Главная / Публицистика / Документальная и биографическая литература, Биографии, мемуары; очерки, интервью о жизни и творчестве
Статья публикуется с разрешения автора
Не допускается тиражирование, воспроизведение текста или его фрагментов с целью коммерческого использования
Дата размещения на сайте: 23 апреля 2015 года
Сокровенный человек
Памяти Исраила Ибрагимова
* * *
Что календарь!
Что затаившаяся в нем дата!
Она безжалостно покинет нас с тобой
и, обратившись неизбежно в атом,
продолжит жизнь в молекуле другой
* * *
И вот в пути
к Вселенной неземной
под перестук печальной колесницы
мне отчего-то чудится порой
прощальный SOS заблудшей
ночью птицы
* * *
Почудилось:
крылатой смерти взмах,
смятения в утробе вечной ночи,
и робкая мольба, застывшая в устах,
и парусов былой надежды
клочья
Исраил Ибрагимов
Исраил Ибрагимов
Не думал я, что так скоро эти печальные и суровые стихи станут последними и пророческими для моего большого и нежно любимого друга – Исраила Момуновича Ибрагимова. Он прислал мне их в канун своего 80-летия, где-то в конце 2013 года. Когда я прочел их, у меня защемило сердце – и от мрачных предчувствий, с одной стороны, и от потрясающего открытия новой грани его художественного таланта – таланта глубоко поэтического. Согласитесь: строки эти, как и весь корпус последних стихотворений Исраила, мощно и ярко демонстрируют его большой и самобытный стихотворческий дар. Дар и философский, экзистенциальный, и образный, эмоциональный.
А еще в одном из своих последних писем Исраил сказал просто и коротко: «Не очень-то, мой друг, приятная вещь – возвращение с ярмарки. Ну, да, ладно». Это, пожалуй, единственная сорвавшаяся с его уст даже не жалоба, а сетование на трудности жизни, на подступающую старость. И вот ярмарка жизни его завершилась, увы. Она не очень-то была похожа на яркую, шумную, пеструю, шарманную ярмарку – его большая жизнь. В ней было больше чем надо тяжкого, невеселого, несправедливого.
Но было в судьбе Исраила и много чего интересного и незабываемого. Предвоенное и военное детство в киргизско-русско-уйгурском селе Сазановка на Иссык-Куле; год учебы в Московском институте востоковедения, прикрытом после смерти Сталина; и год в столичном геолого-разведочном институте; перевод во Фрунзенский политех; полевая экспедиционная работа в киргизской геологии; затем научная деятельность – специализация по углю; успешная защита диссертации, работа в Институте геологии Академии наук и… резкая перемена участи – переход на преподавательскую стезю – в Киргизский государственный университет. И обретение семьи, рождение детей – двух девочек и двух мальчиков.
Я помню тот старый одноэтажный барак на бывшей улице Сталина – ХХ партсъезда, одну из комнат в котором занимала его большая семья. Помню длинный двор с чахлой травой и в одном углу его под негустым карагачем – молодого Исраила, примостившегося на маленькой детской скамеечке у табуретки – вместо стола, где была разложена рукопись. Так он писал тогда. Так начинался его писательский путь, о котором долго никто и не подозревал. Пока, наконец, после длительного лежания в редакционном портфеле в журнале «Литературный Киргизстан» в 1976 году была опубликована его повесть «Дорога в Каракийик» – фрагмент из первого романа И.Ибрагимова «Вкус дикой смородины». Это был его писательский дебют. Дебют, как оказалось, вполне сложившегося, зрелого и серьезного прозаика, чуждого всякой конъюнктуре, графоманству, литературщине. Лучшим доказательством тому стал выход в 1979 году в Москве, в издательстве «Советский писатель» его первой книги, название которой и дал роман – «Вкус дикой смородины».
Первая книга никому не ведомого автора, да еще с далекой национальной окраины, да не переводная, а оригинальная, хорошим русским языком написанная и выпущенная в одном из самых престижных в СССР издательств – «Советский писатель» – это было невиданно! И хотя роман понравился читателям, получил отличные отзывы прессы, Исраилу пришлось еще целых девять лет ожидать издания книги в своем Отечестве, то есть в Киргизии. Лишь в 1987 году – через восемь лет – в издательстве «Кыргызстан» вышло его «Созвездие мельниц», книга, куда вошли роман «Вкус дикой смородины» и новая повесть, давшая название всему тому. Уже тогда я поражался стоическому терпению этого симпатичного, немногословного уйгура...
Как-то сразу, почти с первой же нашей встречи – а было это, подумать только, почти 50 лет назад! – обнаружили мы друг в друге некое родство душ и подружились, несмотря на очевидную непохожесть наших индивидуальностей, наших судеб, на восьмилетнююю разницу в возрасте. Наша дружба укрепилась еще и по воле судьбы, поселившей нас в одном дворе, по сути, в одном доме в микрорайоне «Запад -1», где прожили мы рядом десять наших счастливых лет!
Меня в Исраиле подкупала, во-первых, какая-то органичная, врожденная скромность, тактичность, неприятие любой показухи, суеты и шумихи. Во-вторых, поражал и восхищал образ его мышления – необычайно глубокий, как скальпель – аналитический, исследовательский (недаром же он был ученым-геологом и прекрасно играл в шахматы, кажется, мне ни разу не удалось выиграть у Исраила), а главное, начисто лишенный всяческого догматизма и шаблонности. Он «прочитывал» то или иное явление, событие, поступок или характер человека так, что становилось предельно ясно, откуда, как говорится, «ноги растут». Как едко высмеивал он советскую «романтику», а по существу – советскую власть, которая вместо того, чтобы обеспечить человеку условия для достойной, свободной, благоустроенной жизни, «красиво» увлекала его в глухомань, к лесным кострами песням, устами любимых авторов снисходительно поощряя нас к неустанному поиску «тумана и запахов тайги»! Талант Исраила «зреть в корень» шел не только от глубокого природного ума и сметки, но также и от широкой эрудиции, образованности, стремления к знаниям.
Он писал неспешно, несуетно, не рвал, как говорится, удила. Но даже когда он не сидел за письменным столом, то все равно работал над повестью, рассказом или романом – мысль не остановишь, не стреножишь. Вот так, не торопясь, то откладывая работу на несколько месяцев или даже лет, то снова жадно приступая к ней, он писал почти 20 лет свой, как я думаю, главный в жизни роман – «Колыбель в клюве аиста». И еще без малого 15 лет рукопись этого большого незаурядного художественного произведения не могла пробиться к свету, к читателям. Я уехал в Израиль, так и не увидев роман Ибрагимова изданным. И все-таки справедливость, хоть и с большим опозданием, восторжествовала: роман «Колыбель в клюве аиста» вместе с рассказом «Соната для спящего сына» и моим послесловием был выпущен в 2000-м году бишкекским издательством «Турар».
«Колыбель в клюве аиста» – сложное, многослойное, полифоническое повествование, охватывающее несколько десятилетий жизни нашего поколения. Это настоящий роман, в котором есть все: и мелодрама, и высокая трагедия, и элементы детектива, и напряженные философские раздумья, и юмор, ирония, и ностальгия. «Колыбель…» так же, как и рассказ «Соната для спящего сына», полна боли, в ней почти все – сплошной обнаженный нерв…
А вот «Цыпленок и самолет» – своего рода уйгурские «Притчи Соломоновы» – на мой взгляд, одно из самых емких и совершенных произведений художественной прозы писателя Исраила Ибрагимова! Это почти фольклорная сага, проникнутая всеохватной нежностью и сдержанной болью за свой народ, за людей, за человека вообще.
Буквально за несколько дней до смерти Исраила я успел получить присланные им два экземляра этого романа. Один – для меня, с последним, как оказалось, поклоном от автора: «Другу, брату, коллеге, единомышленнику, человеку близкому душе и сердцу – Саше (Александру Зиновьевичу)». А вторую – для писателя Чингиза Гусейнова, когда-то, много лет назад, поверившему в талант Исраила Ибрагимова и серьезно повлиявшему на издание его книги в Москве. Сейчас Чингиз Гусейнов живет в Израиле и вновь принимает участие в литературной судьбе Исраила – представил в журнал «Дружба народов» одну из повестей своего уйгурского собрата. Даст Бог, она выйдет в Москве. Как жаль, что Исраил-ака уже никогда не увидит, не порадуется этому.
Исраил Ибрагимов – для меня – человек сокровенный, то есть, задушевнй, свято хранимый. Это моя большая личная потеря.
Да, человек ушел, но остался большой, мудрый и сокровенный писатель и поэт, чьи романы, повести и стихи люди будут, я уверен, читать еще очень долго, открывая в них все новые сокровища души, ума и сердца Исраила Момунова.
Александр Баршай,
заслуженный деятель культуры КР
Израиль
Апрель 2015 г.
Количество просмотров: 1931 |