Веснянка

Рассказ. Впервые опубликован в журнале «Литературный Кыргызстан».

Горные лыжи, быть может, не являются
счастьем, но вполне могут его заменить

Оноре Бонэ

Вот опять вынужденные «каникулы» – уже не первый год продлевают новогодние праздники. Такие вот «каникулы», как и другие нерабочие дни, превращали пребывание Александра Дмитриевича в пустой квартире в мучение. Тишина была невыносимой, и он включал телевизор, который создавал иллюзию присутствия в соседней комнате ещё кого-то. А он, не прислушиваясь и не вникая, что там тараторит Андрей Малахов, сидя в кресле с книгой, раскрытой где-то в середине, бездумно глядел в окно, где уже темнело зимнее небо. Иногда он переводил взгляд на большую фотографию, на которой его Любушка была снята стоящей на горных лыжах на фоне белых вершин. Любушка, его Любушка…Жену он потерял два года назад. Горе тогда едва не убило его! Забывал поесть, не мог работать, жил как в каком-то сне, по инерции... Зажигал тонкую поминальную свечу и подолгу сидел, глядя на колеблющееся пламя и погружаясь в какое-то гипнотическое состояние. Пламя разрасталось, заполняло всё вокруг... И в нём он начинал видеть лицо своей жены, любимое лицо, разговаривал с ней... С трудом возвращался к реальности. Ходил, спал, постоянно просыпаясь… Вздрагивал, когда ему казалось, что в спальне пошевелилась Люба… Или позвала его… Тогда-то он и поседел. Поседел так же внезапно, как внезапно, за какие-то пару месяцев угасла его жена…

«Любушка, Любушка… Так хочется, чтобы ты была рядом, знать, что сидишь, смотришь свой очередной сериал… Поговорить с тобой. Или помолчать. Вот и сейчас я молчу, а тебя-то нет! Больно! Ох, как больно! – так думал под невнятное бормотание телевизора Александр Дмитриевич. – Ах, Любушка, Любушка! Моя добрая, заботливая половинка! Как мне не хватает тебя в моей теперешней жизни! Твоей простой жизненной мудрости, твоего тепла, заботы… Твоих чудесных праздничных тортов… Как ты всё успевала?.. Боже мой, в последнее время ты, больная уже, готовила к моему приходу ужин… С трудом вставала, но готовила… А когда уже и встать не могла, говорила, извиняясь: «Прости, Саня, сегодня мне что-то совсем плохо. Разогрей там…». – Успокаивал её, а сам уходил на кухню и плакал от жалости и бессилия.

Но жить-то надо. Со временем боль и тоска... нет, не пропали, а как бы притупились и только ныли, как ноют покрытые коростой раны. Только иногда подкатывало такое, что выть хотелось! Чаще по праздникам да выходным… А здесь ещё эти каникулы! В такие дни боль входила в него, как будто в сердце вонзался тонкий, злой стилет и проворачивался там чьей-то безжалостной рукой! Надо было бы заняться чем-нибудь, хотя бы почитать, фильм какой посмотреть. Но ничего не хотелось. Полнейшая апатия...

Сын приезжал уже после похорон, но побыл с ним всего два дня. И всё скулил, жаловался на что-то... То ли невеста бросила его, то ли... Александр Дмитриевич не вникал, почему тот хнычет... Он был погружён в своё горе.

Александр Дмитриевич ходил, как всегда, на работу, с трудом вникал в дела, продолжая думать о своём…

В его отсутствие соседка убирала квартиру, стирала, готовила ему еду, которая иногда стояла в холодильнике целую неделю… Порой заглядывали друзья... О чём-то говорили...

Теперь вот эти «каникулы»… Будь они неладны!

Александр Дмитриевич отложил книгу, прошёлся по комнате, вытянул с полки ещё какую-то, раскрыл, пробежал по строчкам, поставил на место... Взял ещё одну... Но это была не книга, а альбом со старыми фотографиями. Яркие, солнечные фотографии из другой жизни, где были снег и лыжи. Он непроизвольно стал вспоминать, когда были сделаны эти снимки: вот на соревнованиях по окончании сезона, вот он с друзьями на самом верху трассы, вот Борис в красивом прыжке, вот Серёга со Светланкой синхронно...

«Что-то я совсем забыл про лыжи. Совсем забыл... Сколько я уже пропустил? Два сезона! Кто-то говорил, что на базе кресельный подъёмник поставили. Друзья звали, а я...  Может быть, поехать, покататься?  Поеду! Тем более Руслан звонил, звал – что-то ему там надо».

Руслан, Руслан Николаевич – его давний друг,  – был директором акционированной когда-то горнолыжной базы. Акционерам стал и Александр Дмитриевич, и многие, кто начинал эту базу в незапамятные времена. С тех пор она стала настоящей «горнолыжной Меккой», расположенной сравнительно недалеко от города, с несколькими подъёмниками, с просторным катком, с прокатом снаряжения. Гостиницу построили, столовую, несколько больших коттеджей! В последнее время ещё и кафе... И поехал туда всякий народ в воскресные дни да на праздники покататься на лыжах, на сноубордах и коньках. А многие и просто выпить на природе чего-нибудь покрепче чая, создавая потом проблемы работникам кресельной канатной дороги...

Несколько человек толкалось у подъёмника.  В основном это были молодые люди совсем не малого достатка – все они приехали на «ненашенских» внедорожниках, снаряжение имели дорогое, современное. Разодетые в яркие костюмы, они излишне громко разговаривали, шутливо подталкивали друг друга в ожидании, когда откроется касса, ошалев, видимо, от изобилия снега и льющегося с неба слепящего солнца.

Александр Дмитриевич, поздоровавшись с дежурными, сел в кресло и в одиночестве поплыл вверх. Но это было уже совершенно другое одиночество!  Как будто что-то вдруг переключилось у него в душе: всё плохое осталось внизу, в дымном городе, забылось! Поднимаясь выше и выше, он любовался открывающейся панорамой гор, девственной белизной склонов, не тронутой ещё ни одним лыжником, ни одним сноубордистом. Взбитая природой снежная перина скрыла большинство неровности рельефа, и он улыбался про себя в предчувствии первого спуска по целинному снегу.

Наверху солнце, казалось, было ещё более ярким, и снег сверкал россыпью крохотных бриллиантов, огранённых искуснейшим мастером-ювелиром – природой.

«Да, – подумал Александр Дмитриевич, – смешно я буду выглядеть через неделю: чёрное лицо и белая полоса у глаз», – он приподнял тёмные, с очень плотными стеклами очки и тут же зажмурился – таким ослепительно-ярким было всё вокруг.

Ему не приходилось гадать – где трасса спуска: он прекрасно знал все особенности этих склонов и, не задумываясь, на узко поставленных лыжах покатился вниз. По такому снегу можно было скользить, почти не отклоняясь от линии ската. Скорость нарастала, и лыжи не проваливались до твёрдого, укатанного ранее склона, а даже немного всплывали.  Упоение и восторг ворвались в сердце Александра Дмитриевича! Так приятно чувствовать, что, несмотря на свои пятьдесят с большим гаком лет, лыжи ему по-прежнему послушны! Уже давно он не задумывался, что нужно сделать, чтобы вот так плавно скользить, плыть, лететь по снежной целине, ритмично и плавно выписывая дуги! Снег вскипал до колен! И ноги чутко ловили скрытые под снегом неровности рельефа! И, то смягчая их мгновенное прохождение, то слегка отталкиваясь, он стремительно летел весь в искрящемся вихре!

Перед ним только ровная, белая, совершенно не тронутая поверхность склона! А где-то дальше, впереди – ели. Тёмно-зелёные, почти чёрные на иссиня-белом снегу! Александр Дмитриевич ворвался в их строй и, как по трассе слалома, пронёсся между стройными красавицами. А они, словно от испуга, сбрасывали вслед ему со своих ветвей синий-синий, белый-белый снег.

Заранее сбавив скорость, он подкатил к очереди на подъёмник. Остановившись, поймал на себе восхищенные и уважительные взгляды. И ему стало неловко: вот покрасовался перед всеми, перед теми, кто может быть, ещё и не умеет пока стоять на лыжах.

Поднимаясь в очередной раз, он посматривал на катящихся под канаткой лыжников и сноубордистов. И если бы не обильные снегопады в последние дни, да работа снежных пушек, то через короткое время снег на крутых сбросах был бы ободран до земли – так много народа стало приезжать в горы зимой.

Третий, четвёртый спуск, пятый… И по-прежнему радость, восторг от нетронутых мест! Катание по свежему, глубокому снегу – особое удовольствие для тех, кто хорошо владеет лыжами и особой техникой спуска по целинному снегу. Но и бесшабашные чайники, которые беспрестанно падают в него, как в перину, гоняют в такие дни до тех пор, пока весь снег не будет взрыт буграми, по которым тоже можно кататься, но уже без большого удовольствия.

Александр Дмитриевич раздумывал, подняться ли ещё раз, когда его окликнул Руслан:

– Саня, ты что, не обедал?

– А сколько времени? Что, уже полтретьего?! Представляешь, Руслан, увлёкся! Такая катуха! Редко так бывает! Сказка! Других слов и не подберёшь. Сам-то почему не на лыжах?

– Что-то дизель барахлит. Разбираемся. Да и других дел много… А ты прямо аж светишься от счастья. Не укатался ещё?

– Есть маленько.

– Так, может, отдохнёшь? Тут один наш товарищ приехал. Сам не катается, но хотел бы поставить сына на лыжи. Может, займёшься с мальчишкой? А вечером, после ужина, приходи ко мне. Посидим. У меня хороший коньяк есть – французы подарили, – и, увидев мимолётную реакцию Александра Дмитриевича, добавил: – Помню, помню,  что коньяк  ты не уважаешь. На этот случай у меня вино домашнее имеется.

– Что, старые запасы?

– Обижаешь! Это уже нового урожая.

– Название не придумал ещё? Давай помогу. Вместе, может, получится что-нибудь оригинальное.

– Не надейся, в соавторы не возьму! – Руслан Николаевич улыбнулся. – Ну, пока, до вечера.

Полноватый мужчина, присев, пытался застегнуть крепления сыну, которому на вид было лет десять-двенадцать. Крепления не застёгивались, и папа что-то сердито выговаривал мальчишке. Александр Дмитриевич остановился около них, пару секунд постоял, наблюдая...

– На ботинках снег налип, – заметил он. – Поэтому крепления и не застёгиваются. Давайте я помогу.

Он наклонился, мальчишка доверчиво, придерживаясь за его плечо, поднял ногу.

Когда крепления были застёгнуты, Александр Дмитриевич с улыбкой сказал:

– Ну вот, всё нормально. Теперь можно кататься.

– Вы Александр Дмитриевич, инструктор? Руслан сказал, что вы нам поможете освоить лыжи.

– Ну, вообще-то звания инструктора у меня нет, но я давно катаюсь на лыжах, и кое-что у меня получается. Тебя как зовут? – обратился Александр Дмитриевич к мальчику.

– Артём, – сердито буркнул тот. – Всё равно у меня ничего не выйдет.

  – А ты, Артём, каким-нибудь видом спорта занимаешься?

– Я в бассейн хожу.

– Так ты плаваешь! А каким стилем? Кролем, брасом или…

– Да мы всеми стилями плаваем, – оживился Артём. По–видимому, кое-какие успехи у него были.

– А у тебя всё сразу выходило?

– Да нет, поначалу мне брас не давался – ноги не выворачивались. Там как лягушка ногами нужно дрыгать.

– Вот видишь. Но ты же очень хотел плавать, и настраивался на то, что у тебя всё получится. И давай сейчас также скажи себе: «Я сегодня обязательно научусь кататься на лыжах!». Тем более, это гораздо проще, чем плаванье брасом. Не веришь? Попробуем? – мальчишка кивнул. – Ну, тогда давай пройдём вон туда, – Александр Дмитриевич показал лыжной палкой на участок склона в стороне от основной трассы. – Там полого и совсем не страшно.

– Вот ещё – страшно. Я и не боюсь, – развернув лыжи «ёлочкой», Артём стал подниматься вверх по склону.

– «Ёлочкой» поднимаются только бегуны на лыжах, а горнолыжники поднимаются «лесенкой», – мальчишка обернулся к нему, и Александр Дмитриевич показал, как надо ставить лыжи, чтобы они не соскальзывали.

Удивительно, как быстро мальчик схватывал движения, чуть ли ни с первого раза он научился разворачивать лыжи для смены направления при подъёме, уверенно поднимался и правым боком и левым… Но когда попробовал скатиться, когда лыжи только-только начали скользить, он, взмахнув руками, упал на спину. Поднялся, опять упал... Куда девался оптимизм, наполнявший его только что!

– Снимите с меня эти дурацкие лыжи! Я даже стоять на них не могу! – о, сколько раздражения было в его голосе.

– Да ты даже и не ехал. И потом это не ты упал, а что-то внутри тебя вдруг закричало: «Поскользнулся!!! Падаю!!!». Давай ещё раз, – Александр Дмитриевич помог мальчишке подняться, опять объяснил, как нужно стоять, придержал немного, а потом заскользил рядом, держа того за руку.

Перед Артёмом был короткий участок склона, и он видел только его. И ничего больше! Даже своего инструктора, который был рядом, не видел! Не слышал его ободряющих слов! Слышал только голос, который успокаивал, вселял уверенность. Вот тогда он поехал. Он скользил по шуршащему снегу долго-долго. Целых восемь секунд. И радостное чувство – получилось! – охватило его.

– Вот видишь, как здорово! – Александр Дмитриевич и сам обрадовался, увидев улыбку на лице мальчишки. – Давай ещё раз поднимемся. Только немного повыше. Чуть-чуть выше. Ладно? Твоя задача сейчас скатиться самому и не упасть.

Раз за разом Артём всё уверенней скатывался вниз. Не сразу, но и повороты «плугом» у него стали получаться.

– А можно нам подняться на подъёмнике? Мне здесь уже не интересно!

– Да я и сам хотел тебе предложить. А вообще-то ты молодец!

Александр Дмитриевич рассказал мальчишке, как подниматься с помощью буксировочной канатки, как скользить по накатанной многочисленными лыжниками лыжне и где нужно бросить подвеску. Несколько раз Артём падал, но уже не было на его лице отчаяния, а наоборот, читалась решительность и желание подняться туда, откуда скатывались даже малыши. Да и сам Александр Дмитриевич удивился, когда подвеску оседлал совсем маленький мальчик.

– Сколько ему лет? – с удивлением спросил он у женщины, которая готовилась выйти на площадку, чтобы вслед за мальчиком подняться наверх.

– Три года! – с гордостью ответила та. – Это мой сын!

Ну разве мог после этого остаться внизу Артём?

Пару раз они спустились вместе с самого верха трассы и, когда расставались, Александр Дмитриевич видел цветущее от улыбки лицо парнишки.

– А здорово, когда трасса длинная-длинная, и можно катиться с поворотами долго-долго!

– Ну, я рад, что тебе понравилось! Теперь ты можешь кататься сам. Знаешь, пройдёт немного времени, и ты будешь спускаться по всем склонам так быстро, как сам захочешь! – и, обращаясь к отцу мальчика, добавил: – Ваш Артём – молодчина! Другим иногда нужно гораздо больше времени, чтобы научиться ведению лыж в поворотах.

– Спасибо вам! Вы хороший инструктор. И ещё – психолог.  Мне с трудом удавалось уговорить его надеть ботинки и встать на лыжи. Можно, мы ещё будем к вам обращаться – я же понимаю, что Артём сделал только первые шаги.

Когда они уходили, Александр Дмитриевич смотрел им в след, и на душе было тепло, как будто этот мальчишка, сам того не подозревая, подарил ему что-то очень хорошее.

В своей комнатке Александр Дмитриевич разобрал сумку, в которой привёз всё, что могло понадобиться ему в этот «новогодний отпуск», переоделся, уложил вещи в шкаф... Улыбнувшись про себя, посмотрел на стену, увешанную фотографиями и вырезками из лыжных журналов... Знаменитые лыжники, блиставшие в пору его юности, просто красивые фотографии, панорамы западных горнолыжных курортов... Среди этих картинок отыскал фотографию жены...

И опять кольнуло в сердце. Он помнил тот день, прекрасный солнечный зимний день. Кто-то из друзей, кажется Вася, который всё хотел сделать горнолыжный фотошедевр, сфотографировал Любу.

«Вот и создал ты, Вася, «шедевр». На память мне. И на мучение», – думал Александр Дмитриевич, вглядываясь в такое любимое, но уже далёкое, невозвратно далёкое лицо...

Он не знал, сколько времени так простоял, разговаривая мысленно с женой... Медленно, медленно вернулся к действительности... Боль была такой, что стон непроизвольно вырвался из его истерзанной души.  Днём-то было хорошо: катался, всё время на людях, времени сосредоточится на своём не было. А теперь вот опять один... Ещё эта фотография... Но она будет здесь висеть, сколько бы времени ни прошло! Если убрать её, то Люба уйдёт. Совсем!

«Нет, надо пойти куда-нибудь, где есть люди!» – решил он, оделся и вышел в морозную темноту не позднего ещё вечера. Луна не взошла, и небо было усыпано невозможно крупными звёздами. Их было так много, что, казалось, яркий спутник, наискось пересекавший черноту, сейчас начнёт сталкиваться с ними, и звёздный дождь прольётся на заснеженные склоны.

Александр Дмитриевич прошёл к катку, где под яркими фонарями кружились дети, молодые люди, которых «не укатали» горнолыжные трассы. Постоял, посмотрел... Потом, почувствовав себя лишним, свернул на аллейку, что полого уходила в сторону от гостиничных домиков, прошёл до конца, где она заканчивалась кольцевой дорожкой вокруг снежной скульптуры – летом здесь был фонтан, – сделал несколько кругов, бездумно глядя на огромного белого Снеговика...

«Вот и стал я кружить... Шевелюсь, двигаюсь, а всё как бы по кругу... По остатку жизни без моей Любушки, – думалось ему. – И с этого круга уже не сойти. Ведь всё напоминает о ней. Всё! Боже мой, так и с ума сойти можно! Хоть бы кто из наших приехал. Да-а, ведь Руслан приглашал!».

Вдвоём они сидели в дальнем углу уютной столовой, где от камина разливалось тепло, разговаривали о том, о сём, согревая в ладонях стаканы с вином.

«Чудесное вино у него получается!» – думал Александр Дмитриевич, а тот рассказывал:

– Знаешь, шесть лет назад я случайно купил вино у одного молдаванина. Бог знает, когда и как попал он в наши края. А рядом с молдаванином жил грузин. А может и не грузин… Тоже непонятно, каким ветром его занесло к нам… И тоже вином торговал. Грузин этот, нахваливая своё вино, ругал вино молдаванина, а молдаванин, превознося собственное, поносил вино грузина. Пробовал и то и другое. Я, конечно, не знаток вин, но разницы не почувствовал. А потом оказалось, что они в одном и том же месте его доставали, а потом продавали, как своё. Ну, а я, чтобы не обижать их, сам стал покупать виноград и ставить вино. Знаешь, это целая наука! И, по-моему, неплохо получается, а? – Руслан Николаевич взглянул на часы.

– Должны уже Марьяновы подъехать, – он набрал на мобильнике номер.

Слышно было, как идёт вызов…

– Серёга, вы где? Выезжаете из города? Ну, давайте, ждём вас. Отопление в вашем вагончике уже час назад включили. Так что приедете – тепло будет.

Он положил телефон в карман.

– А помнишь, как мы начинали? На одном энтузиазме! Канатку сделали из бросовых материалов! Маленькая группа любителей горных лыж. Дети наши здесь выросли. А теперь народу много стало приезжать. Здорово, что основной наш коллектив до сих пор сохранился. Знаешь, Саня, в прошлом году наши Лёшка Рыбкин, Иринка Малюжная, Вовчик Писканов, – помнишь, ты с ними занимался, – Александр Дмитриевич кивнул, – на зональных соревнованиях в пятёрке сильнейших были!

Он ещё что-то говорил, но Александр Дмитриевич слушал и не слушал его...

– Что-то Марьяновы не едут. Уже полтора часа прошло. Должны были уже здесь быть, – Руслан снова достал телефон.

 – Алло, Сергей, вы где? Уже к лесу подъезжаете? Ну, хорошо. Давай, ждём. Вина-то вам оставить? – он отключил телефон, и вдруг на его лице отразилось недоумение: – Как это – они к лесу подъезжают? Я ведь им на домашний номер звонил! Получается... Получается,  что они ещё и не выезжали! Вот обманщики!

Александр Дмитриевич улыбнулся: он-то знал, что Марьяновы не могут не опаздывать. Но всё равно будет здорово, когда они приедут – хорошие, добрые человеки!

– Да, Саня, народу завтра понаедет... Канатки будут загружены под завязку. Гостиница, коттеджи забиты, кормить всех надо. А у меня проблема с поварихами. Взял тут одну, а она в первый же вечер так набралась, что на следующий день не смогла работать. Две девицы с кухни постоянно цапаются. Многие приезжают, чтобы выпить на природе. Кое-кого усмирять приходится, а людей у меня в обрез...– Александр Дмитриевич не вникал в жалобы друга – он был далёк от его забот. – И инструктора нужны. Приезжают люди, просят, чтобы их научили, а некому, – он помолчал, пытаясь угадать, понял ли Александр Дмитриевич его намёк. – Саня, а ты мог бы поработать у нас хотя бы в зимние каникулы? Инструктором. Отец Артёма в таком восторге – он уже не первый раз пытается поставить сына на лыжи. Ничего не получалось. А ты сегодня взялся, и он поехал! Комната у тебя есть, кормёжку обеспечим и об оплате договоримся. Соглашайся! Знаешь, как выручишь! Вчера приехали несколько человек и сразу ко мне – хотим. Так расстроились, когда я им сказал, что инструкторов у нас нет. Ты как, Саня? Сможешь? Возьмёшься?

«Так вот почему он меня зазывал. Что ж, до конца каникул можно и поработать, самому только не придётся кататься. Потом – опять в город, на завод. А так не хочется! Хотя, может быть, и отпуск без содержания дадут – сейчас это проще. А то и попросту в этот самый отпуск выгонят, – думал Александр Дмитриевич. – Всё не дома сидеть».

– Ну а почему бы и нет!

Вино согревало душу и сердце и пьянило, но совсем немного.

Снег на горе уже был разбит, укатан, кое-где вздыблен затвердевшими буграми. Катание по такой трассе, может быть, и не доставляло большого удовольствия, но требовало быстрой реакции, мощной амортизации в коленях, чтобы не выбросило с бугра. А ещё можно было вдруг прыгнуть, собраться в прыжке и, приземлившись, вновь повести лыжи туда, куда хочешь. И радость переполняет лыжника оттого, что тело, как и лыжи послушны, и как будто уносят тебя от всех невзгод, серости бытия...

Александр Дмитриевич в это утро не успел к началу работы подъёмника, и когда поднимался к вершине горы, видел далеко впереди Марьяновых. Жаль, конечно, что не вместе, но он надеялся, что где-то в середине трассы нагонит их. Кресло немного поддёргивало у опор на роликах, но кроме этого ничего не отвлекало его от воспоминаний о прекрасно проведённом вечере в тёплом закутке кафе, где им с Русланом никто не мешал.

Опять слегка тряхнуло на опоре.

«Повезло Серёге, раньше меня будут на горе, – и вдруг мальчишеский азарт овладел им. – А обгоню их! Снова пройду по лбу! Вчера же прошёл, а сегодня там снег уже умяли. Так что даже легче будет»...

Вчера он сунулся в этот сброс, не подумав о последствиях. Когда же увидел, почувствовал крутизну спуска, испугался, а потом – куда деваться, – прошёл до конца. Когда же прошёл, понял, что теперь может и по таким крутякам спускаться без проблем. А раньше-то... Раньше такие участки обходил стороной!

От напряжённой работы сердце колотилось в груди, а ноги работали так чётко, что лыжи хорошо цеплялись за снег и проскальзывали совсем немного...

Александр Дмитриевич, уверенно пройдя эту, считавшуюся «чёрной», трассу, вылетел на пологий участок и остановился. Сбоку, заканчивая широкую дугу, подкатил Сергей.

– Ну, ты, Саня, и дал! – слышалось его учащённое дыхание.

– Да ты тоже не слабо катишь. Слушай, а твоя Иришка, здорово прибавила в технике, – мимо них пронеслась девчушка. – Смотри, какая стоечка! Как лыжи ведёт!

– Так это ж ты показывал ей резаное ведение? Ну и подсознательно, видимо, копировала наших лучших лыжников.

– И жена у тебя поехала. Видишь, как лыжи у неё по дуге идут? Проскальзывания почти нет! Молодец!

– Твоя Любаня тоже хорошо каталась...

Неосторожные слова друга кольнули в сердце. Он даже в лице изменился. И как через вату услышал:

– Прости, Саня, не подумал.

– Кто-то меня вызывает, – Александр Дмитриевич достал мобильник и после короткого разговора сказал. – Ничего, Серёжа, ничего. Я думал, что зажило... Извини, меня уже ждут. Я поехал, – он заскользил вниз.

Через пару минут он остановился в некотором отдалении от группы молодых людей. Два парня и две девушки. У парней лица помяты – видимо, хорошо погуляли вчера вечером. Девушки – две противоположности: одна стройная, вторая – высокая и довольно крупная. Даже парни по сравнению с ней выглядели мелковато.

Александр Дмитриевич подкатил к ним, поздоровался.

– Так это вы хотите научиться кататься на горных лыжах? Знаете ли, на какие мучения обрекаете себя?

– Очень хотим! Хотим как вы! Классно у вас получается! Так красиво! А трудно научиться?

– Ну, первые десять лет очень трудно. Потом – просто трудно.

Шутку приняли, заулыбались.

С первого раза ему запомнилось имя только одной девушки. Опять кольнуло, но он подумал, что не так уж и много разных имён на свете, и почему бы этой девушке не называться Любой. Хотя в наше время имя это совсем не модно.

Первые движения на горных лыжах... Все, кто впервые становится на них, начинают одинаково – падение за падением. Бывает так, что некоторые на этом и заканчивают. А тот, кто пересилит себя, в конце концов, начинает кататься, радуясь, что смог укротить этих двух норовистых «коней». И ещё они влюбляются в эти пока ещё медленные спуски, а потом... Потом просто не могут дождаться зимы, а зимой – выходных или отпуска, чтобы снова очутиться на заснеженном склоне. Такой была, по-видимому, Люба – падения вызывали у неё веселье, а уж если что-то получалось, то над учебным склоном разносился её ликующий крик. Наблюдая за ней, Александр Дмитриевич волей-неволей заражался её настроением. Рана, которую нечаянно разбередил его друг, перестала саднить, боль ночной совой забилась куда-то в чащу, в глубину его сердца, отступила...

Через час парни уже поворачивали плугом. Им уже было тесно в «лягушатнике», хотелось куда-нибудь повыше, чтобы разогнаться, лихо повернуть, затормозить... И они смеялись, когда девушки падали. Особенно веселились, когда падала подруга Любы, подшучивали над ней:

– Ты, когда падаешь, земля сотрясается! Смотри, как бы со склонов лавина не сошла!

Поднявшись в очередной раз, девушка, с прищуром глядя на обидчика, пригрозила:

– Сейчас как обниму!

Александр Дмитриевич рассмеялся – угроза была вполне реальной.

Занятия продолжались. Девушки, пытаясь тормозить, почему-то смешно выворачивали руки так, что палки торчали в разные стороны. Лыжи не слушались, съезжались, ученицы разгонялись и начинали что-то выделывать ногами, дёргались всем телом и, в конце концов, падали. И опять звенел над склоном Любин смех. А уж если Александр Дмитриевич необидно показывал, что они делали, то веселью не было предела.

– Может быть, вам передохнуть. Потом, если захотите, продолжим.

– Нет, нет, что вы! – воскликнула Люба. – Мы должны научиться!

Забравшись немного повыше, она снова поехала вниз, уже более уверенно, более надёжно... Ехала и вскрикивала при каждом повороте. Нет, не от ужаса, а ликуя. Но в самом конце, когда лыжи выехали на противосклон, она всё же не смогла устоять и упала. Александр Дмитриевич тут же оказался рядом, как всегда бывал рядом с теми из учеников, кто падал. А девушка лежала на снегу и смеялась. Заливисто, весело.

«Боже мой, какой у неё смех! Как будто веснянка – весенний ручеёк журчит!», – подумалось ему.

Он помог ей подняться, отряхнул снег с куртки.

«Ах, ты, сколько счастья в глазах! Эта девушка, наверняка, будет кататься всю оставшуюся жизнь», – Александр Дмитриевич даже не понял, что любуется ей.

А она, продолжая отряхиваться, стянула с головы белую вязаную шапочку, тряхнула головой, и по её плечам золотом осенних берёз рассыпались светло-русые волосы.

«Как у моей Любушки» – невольно мелькнуло в его голове.

– Мы сегодня уже по пять раз поднялись на канатке, – хвастались парни, с аппетитом поедая котлеты с картофельным пюре.

– Спустились тоже на канатке? – пошутила Люба.

– Вот ещё! На лыжах! – обились парни.

– А я поняла, что лыжи – это не для меня, – с грустью сказала Любина подруга.

– Ну почему не для тебя? Нельзя бросать – сегодня не получилось, получится завтра. Я вот даже жалею, что прожила почти тридцать лет, а узнала про лыжи только сейчас. Обязательно научусь кататься!

Они хорошо отдохнули, даже поспали, и вот сейчас ужинали в столовой, обсуждая прекрасно проведённый день.

В зеркале на стене Люба увидела, как в открывшуюся дверь вошёл мужчина. Она не сразу узнала в нём своего инструктора. Это был другой человек! Тот, на склоне – живой, улыбчивый шутил, смеялся сам, заставляя смеяться и их. А этот... Какой-то надломленный, потухший, с опущенными плечами...

«Что это с ним? Что могло произойти за эти несколько часов?» – она уже не вникала, о чём говорят её спутники,  почти не слышала их.

У Любы была особенность, которая в наши дни, увы, не у всех докторов есть – она сопереживала тем, кому больно или просто плохо, почти физически ощущая их страдания.

Вот и сейчас у неё сжалось сердце:

«Он болен! Днём скрывал, а сейчас... Или что-то произошло!»

– Эй, ты чего? К тебе обращаются, а ты куда-то ушла. Смотри – не вернёшься! – окликнули её друзья.

– Да так, задумалась, – отозвалась Люба. – «И всё же, по-видимому, у него что-то случилось!».

То, что она видела за ужином, не давало ей покоя. Она не находила себе места и временами порывалась пойти, отыскать Александра Дмитриевича... И останавливалась:

«Я что, подойду и вот так прямо спрошу у него: вы больны? Он же в лучшем случае отшутится. А в худшем... Завтра нужно будет приглядеться. И если хоть что-то замечу, заставлю его лечиться! Нет, нет! Нужно сегодня, сейчас отыскать его! Вдруг обострение!» – так размышляла Люба, бродя вечером по аллейкам, освещённым яркими фонарями.

– Добрый вечер! – от неожиданности она даже вздрогнула. – Не укатались за день? Ноги не болят? Силы ещё остались на то, чтобы погулять?

И опять она поразилась – перед ней был тот же инструктор, что и на склоне: весёлый, улыбчивый с добрыми-добрыми глазами.

– Немного, но осталось. Вот брожу, думаю, как же я не знала о горных лыжах раньше!? Такой замечательный отдых – устаёшь, а в душе – праздник! И после сегодняшнего дня мне очень захотелось научиться кататься. Кататься, не задумываясь о технике, а отдаваясь движению, восторгу! Скользить и радоваться!

– Знаете, Люба, я думаю, что вам нужно посмотреть, почитать «Самоучитель горнолыжника». Её написал один французский тренер. Я не был здесь два года, потому что... – Александр Дмитриевич замолчал, поняв, что совсем не обязательно о своём личном говорить едва знакомому человеку. – Но, кажется, она у меня на полке стоит.  Если хотите, если вас не смущает поздний час, то давайте зайдём ко мне.

Пока они поднимались к верхнему коттеджу, Александр Дмитриевич с улыбкой рассказывал, какой прекрасный вечер неожиданно получился сегодня из-за того, что приехали старые друзья.

– Жаль, что вас там не было. Было весело,  мы дурачились, как много лет назад – один наш товарищ уморительно пьяного лётчика изобразил. Глуповато, по-детски, но мы хохотали до упаду. А сколько приключений вспомнили... Смешных, а порой драматических. Канатки несовершенные и даже опасные были – мы же их из подручных материалов собирали.  Бывало, куртки рвало, лыжника отрывало от лыжни и несло по воздуху, а потом тащило по снегу на спине, на боку... С одного нашего товарища, уж не знаю как, штаны сняло. А сколько лыж теряли: упадёт лыжник, крепления сработают, а лыжи катятся вниз по склону – ски-стопов, тормозов на них тогда не было. Одну девушку из ботинка вытащило! Столько лет прошло! Да-а, многое изменилось на базе... И мы стали старше, много старше. Сегодня жена одного нашего товарища, что-то заметив, померила давление у мужа. Тогда и остальные начали обращаться к ней. А Борис... – теперь уже к нему по отчеству обращаются, – с грустью сказал:

– Да-а, раньше выпьем – пляшем, а теперь выпьем – давление мерим!

И всё же, знаете, Люба, все мы по-прежнему молоды! Уже седые, в морщинах, лысые, но молоды!

Он рассказывал, рассказывал, а Люба думала:

«Вот что «вылечило» его – старые друзья! А он не был здесь два года. Наверное, тогда-то у него что-то и случилось!»

Когда они вошли в его крохотную комнатку под лестницей, Люба сразу обратила внимание на большую фотографию женщины с чудесной улыбкой. Александр Дмитриевич перехватил её взгляд.

– Это моя жена, – и потому, как это было сказано, она всё поняла.

И спросила одними глазами:

«Вы её сильно любили?»

Так же взглядом он ответил:

«Да. И мне без неё очень плохо! И больно до сих пор!»

Они смотрели на фотографию и разговаривали.

«Время лечит. Только одни выздоравливают быстро, а у других раны не заживают никогда»

«Нет, время не лечит, а только залечивает раны. Но они остаются. И саднят так, что кричать хочется»

«Но жить-то надо! Ведь впереди вся жизнь!»

«Оставшаяся»

«Нет, не оставшаяся! А просто «вся жизнь!»

– Знаете, я как-то читала такие строчки: «Если горе сразу не свалило, значит ты его переживёшь!»

Он почти не видел снов. Может быть, видел, но не запоминал. А тут... Он катил на лыжах по бескрайнему снежному полю, а рядом, не отставая от него, скользил ещё кто-то.

– Ты кто? – почему-то спросил он.

– Разве ты меня не узнаёшь? Это я, твоя Люба!

– Любушка, а какие-то злые люди сказали, что ты умерла.

– Нет, нет, я жива. И буду жить долго-долго!

Это была Любушка, которая только-только встала на лыжи. Смеющаяся, с распущенными волосами, которыми невозможно было не любоваться. Сквозь них просвечивало солнце, превращая девушку в волшебную фею. Она скользила на лыжах рядом с ним так же легко и уверенно, как и он сам.

– Ты же ещё не умеешь хорошо стоять на лыжах! – сказал он ей.

– Я научусь, обязательно научусь! – кричала она и летела, летела рядом, вздымая вихри снега. – Это я! Это я, твоя Любушка!

Он не заметил, куда делась девушка, но лыжи вдруг сорвались с обрыва, и он полетел в пропасть... Такие сны он уже видел когда-то давно-давно, когда в пору своей юности ещё только осваивал лыжи. Тогда в последний момент он говорил себе: «Это сон», и под лыжами вновь оказывалось снежное поле. Но теперь он падал, падал в пропасть! И сердце сжалось от ужаса! Он изо всех сил пытался проснуться и не мог...

– Не бойся, я спасу тебя! Я тебя не брошу, – тихо сказала Люба, и он проснулся, вскочил с постели... Сжал голову руками... Если бы были сигареты – закурил бы. Впервые в жизни. Была бы водка – выпил бы единым махом целый стакан...

В комнату лился лунный свет, такой густой, что его, казалось, можно было пить. И опьянев, видеть призраки... Его Люба могла бы прийти к нему... Какая Люба? Какая? Та, с которой он прожил жизнь или эта, только что летевшая рядом с ним на лыжах?

Александр Дмитриевич едва не застонал. Порывисто вскочил, походил от окна к двери и обратно...

«Нет, надо успокоиться», – решил он, оделся и вышел под темень ночи. – «Как мешают эти фонари! Мешают видеть звёзды. Где-то Орион... А, вот он», – Александр Дмитриевич медленно побрёл по аллейке... По этой дорожке он уже ходил...  И куда бы ни шёл, всё равно попадал на круг, и память притягивала, и не давала, не позволяла расстаться с воспоминаниями, свернуть с этого мучительного кружения.

«Нет, так жить нельзя! И сил изменить, кажется, нет!»

Пролетели «каникулы». Но людей не поубавилось – база как-то незаметно превратилась в горнолыжный курорт, и сюда приезжали даже из дальних городов, загодя заказывая места в гостинице. И новичков было много, так что без работы Александр Дмитриевич не оставался. С его помощью они через день-два начинали уверенно проходить пологую учебную трассу. А потом овладевали и более сложными склонами.

Глядя на них, на их позы, Александр Дмитриевич шутил:

– Ваши мышцы так напряжены, что, по-моему, даже слышно, как они звенят. Спокойнее, расслабьтесь. Научитесь получать удовольствие от скольжения!

За час-полтора они так выматывались, что дальнейшие занятия откладывали до следующего дня. А каково приходилось инструктору? Уходили одни, тут же начинались занятия с другими и покинуть их, уйти со склона было невозможно – от него ждали, что он научит, обязательно научит их управлять такими непослушными лыжами. Конечно же, Александр Дмитриевич уставал. Часто сил хватало только на то, чтобы упасть на подушку и тут же заснуть.

В конце концов, он пришёл к Руслану.

– Слушай, нужна канатка для начинающих. Без промежуточных опор, однопролётная. Только привод и верхняя станция. Не быстрая. Такая, чтобы на ней можно было подняться, держась руками за трос. Не длинная, метров сто. Поставить её там, где я сейчас провожу занятия – это, пожалуй, самое лучшее место для обучения. С ней обучение пойдёт более эффективно, наши «чайники» быстрее будут осваивать лыжи и меньше уставать.

– Конечно, нужна. Но это ведь можно будет только летом сделать.

– Да ты что – летом! Сейчас надо! Там ведь ничего сложного. Ну помнишь, как мы наши первые канатки ставили? Давай, посмотрим, что у тебя на задворках осталось из старья. Не так уж и много надо: двигатель, редуктор, трос метров двести... Руслан, давай подумаем.

И занятия с новичками, и изготовление подъёмника занимали Александра Дмитриевича весь день. Неожиданно для себя он отметил, что эта работа его захватила, увлекла. Он даже стал делать записи, отмечая некоторые приёмы, что приходилось придумывать по ходу обучения: его подопечными были и дети, и взрослые, люди с разными характерами, разными темпераментами, физической подготовкой... К каждому нужен был особый подход, но все они одинаково ликовали, когда им удавалось сделать несколько поворотов «плугом». Для них это значило, что они научились управлять лыжами! Их радость непроизвольно передавалась Александру Дмитриевичу. И эта радость наполняла его так, что улыбка не сходила у него с лица до самого вечера. А, ложась спать, он уже ждал нового дня, новых встреч, новых учеников. Он и засыпать-то стал с улыбкой, вспоминая счастливые лица мальчишек, девчонок... Как часто ему приходилось слышать:

– Александр Дмитриевич, вы просто волшебник! За какой-то час вы научили нас кататься на лыжах!

Он всегда отвечал:

– Нет, это вы сами. А я ведь только показывал, рассказывал, подправлял...

И ещё он понял, что особенно ждёт выходных дней, когда приезжала Люба. Они катались вместе, пока у Александра Дмитриевича не появлялись ученики. Следуя его советам, она всё уверенней скользила по склону. Но там, где пологий участок заканчивался коротким, но более крутым сбросом, девушка терялась. Куда пропадали все её приобретённые навыки?! Она с коротким вскриком падала на снег, Александр Дмитриевич тут же подкатывал к ней, а она, сняв рукавички, на которые уже налип снег, протягивала руки. И почему-то Александр Дмитриевич обратил внимание на них. Что-то в них было не так, как у других женщин. Впрочем, он отметил это совершенно непроизвольно, подсознательно, да и забыл об этом.

Не сразу, но он заметил, что Люба каждый раз несколько задерживает свою руку в его руке. И от этого как-то сладко начинало щемить сердце.

Александр Дмитриевич занимался с новичками, показывая им начальные приёмы управления лыжами, веселил, изображая, почему начинающих лыжников называют «чайниками».

Но при этом он всё время поглядывал на склон, где в яркой оранжевой куртке видна была Люба.

Однажды, видимо не совладав с лыжами, по широкой дуге на большой скорости девушка подлетела к нему. Хотела эффектно затормозить, но не удержалась и упала. И проскользила на спине метров пять. Александр Дмитриевич пошутил:

– Вы решили своим телом выровнять все трассы спуска? – девушка, лёжа на снегу,  весело засмеялась. И опять её смех звучал, как будто журчал веселый весенний ручеёк.– Но должен заметить, что не по чину гоняете, – помогая ей подняться, строго заметил Александр Дмитриевич. –  Пока вам ещё рано развивать такую скорость.

– А я не боюсь падать, – с вызовом ответила Люба. – Да к тому же вы и сами говорили, что падение не показатель мастерства.

Поднявшись, она продолжала держаться за своего инструктора и как будто пыталась рассмотреть: что там, в его глазах, спрятанных за тёмными очками. И он продолжал поддерживать её... «А со стороны можно подумать, что мы обнимаемся», – и Александр Дмитриевич резко, даже слишком резко отстранился от девушки.

– Да, я так говорил, Люба. Но падать на такой скорости всё же не надо, – и вдруг решился: – Знаете, а давайте поднимемся на кресельном подъёмнике. Здесь вам уже, по-моему, скучно.

Кресло несло их по просеке между стройными елями.

– Как в зелёном каньоне. Знаете, если бы я сегодня уехала, не поднявшись на этой канатке, я бы считала, что два дня потеряла зря.

В это время случайный ветерок прошумел слегка по верхушкам елей, и они закачались, закивали своими острыми верхушками.

– Александр Дмитриевич, они как будто здороваются. Они с нами здороваются! – её глаза сияли.

Люба протянула руку и коснулась проплывающей мимо еловой лапы.

– Здравствуйте, здравствуйте, красавицы!

 Вот кресло подняло их выше вершин елей, лес закончился, закончился как-то сразу, вдруг, и Люба даже вскрикнула от вида заснеженного простора. Искрящегося, сверкающего простора высокогорья.

– Александр Дмитриевич, как здорово! Какое великолепие! Я так вам благодарна! – неожиданно она наклонилась к нему и поцеловала в щёку.

Некоторое время молчали, любуясь дальними девственно белыми горами, охраняемыми высоченными пиками. Вдруг Люба зябко передёрнула плечами.

– Холодно? Замёрзли? – какое неудобное слово «замёрзли».

– Да нет, просто снизу холодом тянет.

– Ну-ка, повернись немного, я приобниму тебя, – перешёл он вдруг на «ты», но было это сказано так естественно, что Люба сразу прижалась к нему, не задумываясь. А через минуту, когда она почувствовала тепло, идущее от этого доброго человека, от его сильной руки, почему-то чаще забилось сердце.

«Как хорошо! Как спокойно и надёжно мне рядом с ним!» – она с благодарностью взглянула на Александра Дмитриевича.

Но в этом взгляде было нечто большее, и он почувствовал это. Что-то, неподдающееся разуму, захлестнуло его. Отголосок забытого чувства вдруг ожил в его сердце, но кресло встряхнуло на очередной опоре, и он очнулся.

«Что это я вдруг! Ведь она же едва ли не вдвое моложе меня! Прости! Прости меня, моя Любаня!» – а сердце почему-то замирало и ныло, как от той, первой и единственной любви...

На спуске Александр Дмитриевич то и дело останавливался, поджидая Любу. И радовался, видя, как девушка управляет лыжами. В какой-то момент Люба поймала ритм движения, и он крикнул ей:

– Молодец! Молодец! Не останавливайся!

Девушка скользила, раскинув руки в стороны, и её не пугало даже то, что склон стал более крутым. И вдруг как будто споткнулась! Отлетели в стороны лыжи,  палки, а она, перевернувшись несколько раз, скользила на животе вниз головой по укатанной трассе и не могла остановиться.

Даже не осознав ещё, что случилось, Александр Дмитриевич ринулся вниз, опередил её и резко затормозил. Тут же Люба уткнулась в его ноги. С тревогой он наклонился к девушке, а она, немного приподняв облепленное снегом лицо, опять весело смеялась.

– Ну, кажется, ты цела. А вообще-то – молодец! Умничка! – Александр Дмитриевич, помогая ей отряхнуться, неожиданно даже для самого себя, обнял и поцеловал её в холодную щёку. И вдруг заметил, что Люба как будто замерла в каком-то ожидании, счастливо улыбалась не то от поцелуя, не то от того, что смогла наконец-то укротить лыжи, не то ещё от чего-то необъяснимого...

Когда они минут через десять оказались у нижней станции канатной дороги, Люба сказала:

– Александр Дмитриевич, знаете, у меня сегодня счастливый день! Я видела горы! И небо, которое, кажется, можно было потрогать руками! А ещё... Позавчера мне пришлось делать экстренную операцию. Очень сложный случай, но я справилась. И больной теперь будет жить. Мне, нашей бригаде удалось его спасти. Так что я вдвойне счастлива!

«Так вот почему я обратил внимание на её пальцы – ведь это руки хирурга! А поначалу она представлялась мне легкомысленной хохотушкой. Ну, прости, прости меня, Любушка!»

– А я смотрю, что это ты сегодня как будто светишься, и всё у тебя получается. Знаешь, ты достойна награды: я приглашаю тебя после ужина в кафе.

– Спасибо! Я как раз привезла пирог с яблоками. Вчера вечером испекла.

– Ну, тогда у нас будет пир!

Долгим зимним вечером, когда уже все дела были сделаны, обсуждены с Русланом перспективы работы базы и перехода её в новое качество – горнолыжного курорта, Александр Дмитриевич шёл к себе, делал записи, читал, с улыбкой вспоминал своих учеников. Вспоминал Любу, Любушку... Другую Любушку. Смотрел на фотографию жены с лёгкой грустью, без былой боли и тоски, понимая, что ушедшее преждевременно счастье уже не вернётся, но нужно жить и делать то, что можешь, помогать другим в меру своих сил, умения, возможностей, призвания. И ещё он ждал, когда приедет Люба...

Но в очередную субботу Люба не приехала. Александр Дмитриевич прождал весь день, останавливался на склоне и внимательно вглядывался в каждый подъезжающий автобус, в каждую машину, в каждого, кто выходил оттуда.

«Может быть завтра приедет», – подумал он, когда все четыре канатки были остановлены, а субботние гости стали разъезжаться.

Весь вечер его преследовали переживания:

«Вероятно, у неё опять операция. Или с ней что-нибудь случилось! А ведь могла бы позвонить, предупредить, что не приедет! Но почему она должна предупреждать? – останавливал он себя. – Кто я ей? Инструктор, не более. А она такая же ученица, как и другие!».

Она приехала только через две недели. Когда они встретились, Александр Дмитриевич, с большим трудом сдерживая себя, изо всех сил скрывая свои чувства, спросил:

– Вас так давно не было.  Приобретённые навыки не растеряли?

Девушка с удивлением взглянула на него – не такой встречи она ждала. Но Александра Дмитриевича выдали глаза, в которых светилась радость.

– Александр Дмитриевич, мы сегодня покатаемся вместе? Я две недели по вечерам просматривала вашу книгу, читала и, кажется, многое поняла.

– Покатаемся, Люба, обязательно покатаемся, но попозже. Сейчас у меня целая группа новичков.

Он освободился только ближе к концу дня, и они смогли пару раз прокатиться по самой длинной трассе.

«Определённо у неё талант, – думал он, глядя, как девушка ведёт лыжи, какие гармоничные движения появились у его ученицы. – За два месяца так поехала! Есть ещё, конечно, над чем работать, но кататься она будет!» – и поймал себя на том, что любуется не только тем, как она скользит, но и ей самой.

Наконец на канатке их предупредили, что допуск на посадку прекращается через десять минут.

– Что, Люба, закончим? Будем отдыхать?

– Давайте ещё раз.

– Ну, хорошо, – улыбаясь, согласился Александр Дмитриевич. – Поднимемся, проводим солнышко и – вниз. 

Это был спуск, похожий на полёт стремительных птиц в огромном небе. Да они и были сейчас птицами, для которых летать – значит жить. И сейчас они жили этим полётом, скользили друг за другом, взрывая снежные вихри и останавливаясь лишь для того, чтобы высказать друг другу слова восторга.

Легко преодолели крутой перегиб, причём Люба притормозила совсем немного. По длинному пологому выкату короткими дугами приблизились к кромке леса. Друг за другом они вкатились в узкий проезд, и вдруг девушка затормозила так, что Александру Дмитриевичу, чтобы не налететь на неё, пришлось свернуть в сторону – бездонно глубокий снег резко схватил лыжи, и он, не устояв, упал, зарывшись головой в белый холодный пух. Полежал так пару секунд и понял, что придётся побарахтаться, чтобы выбраться. Поднял голову, обтёр лицо от снега, и сердито сказал:

– Люба, ты зачем так тормозишь? Я ведь мог в тебя врезаться!

– Александр Дмитриевич, посмотрите – там кто-то лежит, – она показала палочкой.

Пока он освобождался от снежного плена, девушка, отстегнув лыжи и по колено проваливаясь в снег, с трудом добралась до лежащего. Упал он где-то, видимо, выше, и пытался ползти – от него вверх по склону тянулась борозда глубоко примятого снега.

– Очнись, слышишь, очнись! – громко говорила Люба, обращаясь к парню. – Слышишь меня? Отзовись!

Обернувшись к подошедшему Александру Дмитриевичу, с тревогой сказала:

– Он без сознания! Нужна помощь!

Девушка снова стала трясти парня, терла ему щеки, уши. И всё кричала, кричала:

– Слышишь? Что случилось? Тебя как зовут? Отвечай! Ты меня слышишь? Открой глаза! Александр Дмитриевич, звоните, зовите на помощь! У него открытый перелом и, боюсь, болевой шок. Давайте быстрее вниз за помощью. Знаете, что нужно? Шины, бинт... А я побуду здесь, с ним. Постараюсь привести его в чувство. Обязательно привезите горячий чай, водку или, лучше, коньяк, – она начала снимать свою тёплую куртку. – Его укрыть надо, согреть.

–  И мою возьми... Нет, нет, сама оденься! – он достал мобильник, нашёл нужный номер, протянул телефон девушке. – Расскажи Руслану, что нужно! А я постараюсь вернуться как можно быстрее.

Он летел вниз, почти не притормаживая, выписывал виражи только для того, чтобы держать приемлемую для себя скорость. Морозный набегающий воздух проникал сквозь свитер, холодил тело. А он, не обращая внимания, командовал себе:

«Быстрее! Быстрее!»

К тому времени, когда он подлетел к канатке, там уже стояли Борис, Вася и ещё несколько незнакомых людей. Руслан принёс какие-то рейки, верёвки, термос...

На подъёмнике, который оперативно включили, вчетвером на одном кресле они поднялись к  опоре, откуда была видна девушка и лежащий парень...

Через час парня спустили к базе, отогрели и увезли в город, в травматологию.

Они сидели в его комнате, и Александр Дмитриевич никак не мог снять ботинки. То ли от того, что они замёрзли, то ли от того, что его трясло от нервного перенапряжения.

«Страшно подумать, что на месте этого парня могла быть Люба!» – думал он, поглядывая на девушку. Она, казалось, была спокойной, но это только казалось. Ей тоже было не по себе от пережитого, хотя в своей врачебной практике ей приходилось видеть и куда более серьёзные раны. Но этот-то несчастный случай произошёл практически на её глазах!

Неожиданно для самой себя она подошла к Александру Дмитриевичу, села рядом, уткнулась лицом в его плечо и заплакала.

– Ну  что ты, что ты! Всё уже прошло. Парня увезли в город, и всё будет хорошо.

– Александр Дмитриевич, я просто вообразила на его месте вас. Вы ведь катаетесь так быстро...

– Люба! Люба..., я ведь тоже подумал, что ты, как этот парень...

Она отстранилась, посмотрела на него и вдруг засмеялась сквозь слёзы. А потом снова прильнула к нему и обняла его руками. Это было так естественно и... желаемо.

Они посидели ещё немного.

– Надо к Руслану пойти. Поговорить. О многом, – он встал. – И о горнолыжной школе, и о службе спасения, и о спасателях. Надо, чтобы на базе была акья, а ещё лучше ратрак или, на худой конец, снегоход.

– Акья, это что?

– Это такая алюминиевая лодочка для транспортирования пострадавших.

Все, кто принимал участия в спасательных работах, собрались  в комнате у Руслана. Говорил Александр Дмитриевич. Он едва сдерживался и не щадил друга:

– Ты поставил целью получение дохода и совершенно не думаешь о безопасности отдыхающих. Мы же с тобой месяц назад вели речь об этом! Что, потолковали и всё? Ничего не сделано! Разве за это время нельзя было заняться ратраком? Почему снегоход у тебя до сих пор валяется без признаков жизни на задворках?

– У меня других дел по горло! Вода перемерзает в трубах – не успеваем отогревать, – раздражённо ответил Руслан.

– Был бы он на ходу, насколько быстрее и легче было бы парня транспортировать, – не обращая внимания на его слова, продолжал Александр Дмитриевич. – Ты же видел – вниз головой волокли человека по глубокому снегу. Руслан, пойми, в штате у тебя должны быть спасатели! Профессионалы должны быть, чтобы могли грамотно оказать первую помощь. Обезболивающие ввести, из шока вывести. Снаряжение соответствующее должно быть. Инструктора могли бы стать спасателями! 

– Руслан Николаевич, на базе должен быть травмопункт. Или хотя бы врач, – добавила Люба. – В крайнем случае – фельдшер. Полноценная аптечка нужна. Я подготовлю список.

– И ещё, – продолжил Александр Дмитриевич, – друг этого парня ходил, говорил твоим бандерлогам, что товарища до сих пор нет, может быть, с ним что-нибудь случилось, а они отговаривались, что не их дело кого-то искать. И это вместо того, чтобы поднимать тревогу! Хорошо, что мы наткнулись на него. А ведь он мог замёрзнуть! И это было бы на твоей совести!

– Я разберусь, Саня. Но, пойми, нет у меня сейчас денег ни на инструкторов, ни на спасателей! Все вложены в дело: покупаем ещё одну кресельную канатку, заложили фундамент ещё одной гостиницы.

– Это всё для получения прибыли! Руслан, послушай! Если у пострадавшего, не дай бог, будут осложнения, он с помощью адвоката, грамотного адвоката может обратиться в суд, и «разденут» тебя до гола. У тебя не останется ничего. Ты сейчас думай, как оплатить его лечение, чтобы он иск не подал. Это тебе дешевле обойдётся.

– Как «оплатить лечение»? – вскинулся Руслан. – Да ты что? Вечно что-то придумываешь: то канатку, то оплачивать лечение «безголовых». Пострадал-то он по собственной глупости.

– Верно! Но какая-нибудь комиссия установит, что у тебя нет спасательной службы, нет плана спасработ в различных ситуациях, нет указателей на трассах, предупреждений об опасных местах. И закроют тебя! Как пить дать – закроют! Ты это понимаешь? А ведь база стала популярной, к тебе едет масса народа.

Посидели какое-то время молча. Руслан обдумывал слова друга, Александр Дмитриевич остывал, а Люба смотрела на него и думала:

«Как он изменился! Он... ожил! Он вернулся к жизни! И, кажется, я его полюбила!»

– Хорошо, – заговорил Руслан, – что нужно сделать в первую очередь?

– Ну-у, уложить мешки с соломой в опасных местах, привязать их к стволам, установить транспаранты соответствующие. Повесить плакат со схемой трасс спуска с указанием опасностей. Составить план спасработ. Не для комиссии, а для себя. Заняться ратраком – с ним и канатку легче будет обслуживать. А завтра с утра проведи инструктаж со своими работничками. Даст бог, в оставшиеся дни ничего не случится, и сезон закончится без происшествий. Да, скажи своим дежурным – пусть приведут себя в порядок. Ведь с людьми работают! А то стоят небритые, одеты кое-как и во что попало, курят, когда рядом дети, женщины...

К сожалению, в жизни часто бывает так: одно неприятное событие тянет за собой другое.

Поначалу всё складывалось прекрасно. Сверкающие от солнца заснеженные склоны были переполнены – круговерть лыжников, сноубордистов, на посадку – очереди. И даже на канатку для начинающих цеплялись те, кто уже прилично владел лыжами. Видимо, под конец сезона все захотели накататься вволю, а кто не умел, решил всё же научиться... К обеду из-за западных хребтов вылез павлиний хвост перистых облаков, небо постепенно уплотнилось, загустилось. А потом и ветер холодный потянул.

Было ли какое-то предчувствие у Александра Дмитриевича? Нет, он был занят с новичками и лишь поглядывал на небо, понимая, что погода портится, и что, может быть, подвалит снега, и сезон продлится ещё на пару недель... Но когда разом остановились все подъёмники, смолкла музыка, закачались кресла вперёд-назад, на буксировочных подъёмниках заоборачивались те, кто остановился между опорами, он вздрогнул и понял: то, чего он так боялся и, подсознательно, всё же ждал, случилось.

Первой мыслью было:«Где Люба? Неужели она повисла где-нибудь на высоте?». Но тут и она сама, замедляя скольжение, подкатила к нему.

– Александр Дмитриевич, что произошло?

– Отключили электроэнергию. Но, может быть, ещё дадут. В крайнем случае, прокрутят кресельную в аварийном режиме от генератора... Люба, всякое может случиться, и нам придётся возиться до темноты. Поэтому не жди, поезжай домой.

– Никуда я не поеду. Я врач и кому-то может понадобиться моя помощь, – твёрдость, прозвучавшая в голосе девушки, не допускала возражений. – Пойдёмте к Руслану Николаевичу, хочу спросить, какие медикаменты у него есть. Надо  какие-нибудь рейки заготовить на шины. Могут и носилки понадобиться. И не думайте обо мне, вы сейчас нужны там, на канатке.

О  тех, кто пользовался буксировочными подъёмниками, можно было не заботится. Им-то что: бросил подвеску и – вниз. А каково тем, кто остался в кресле? Зимой даже слабый ветерок быстро выдувает всё тепло из-под самых толстых курток, пальто, шуб...

Александр Дмитриевич, переобувшись, нашёл Руслана в дизельной, заполненной чадом от выхлопных газов.

– Руслан, что будем делать?

– Саня, плохи дела: отключение электроэнергии по распоряжению начальника РЭС. До него не можем дозвониться, а диспетчер говорит, что ему категорически запретили включать нашу линию. А от генератора подъёмник почему-то не можем прокрутить – срабатывает защита. Отопление гостиницы, кухню обеспечиваем, а канатка не идёт, хоть тресни. Знаешь, я думаю нужно снимать людей с кресел.

– Снимать? Как? Чем? Нужно альпинистское снаряжение, карабины, обвязки...

– Всё это есть – ребята из альпсекции оставляют. А вот кто сможет?

– Наши. И ещё давай к лыжникам по громкой связи обратимся. Наверняка среди них найдутся альпинисты, туристы. Необходимо организовать несколько групп по три-четыре человека. Разбить всю линию подъёма на столько частей, сколько будет групп. Каждая будет выходить к своей верхней опоре, а потом пойдёт вниз, спускаясь от кресла к креслу, снимая людей. Если где-то по ходу при подъёме будут дети – снимать их в первую очередь. Ну, и родителей. Если они с родителями. А потом идти дальше. Самая сильная группа пусть пойдёт к верхней станции – будут работать оттуда. И нужно постоянно говорить по радио, чтобы ни в коем случае не прыгали с кресел! Поломаются ведь!

Они шли, задыхаясь, чуть в стороне от двух линий тросов, провисших под тяжестью кресел с людьми. Напарники Александра Дмитриевича время от времени останавливались, передохнуть, а он, торопясь, гнал и гнал себя вверх. Не хватало воздуха, и не приходило такое нужное второе дыхание. Было одно, единственное. И оно не поспевало за сердцем, которое стучало часто-часто, едва не сбиваясь с ритма, как будто просясь наружу – ему тоже не хватало воздуха! Стук его отдавался в голове, отдавался в губах, в кончиках пальцев, в каждой жилке, в каждом кровеносном сосудике! А он шёл и шёл, хватая открытым ртом разряжённый морозный, обжигающий горло воздух, глядя на бесконечный снег под ногами и лишь изредка поднимая глаза, пытаясь разглядеть – есть ли где дети.

От чрезмерного напряжения сил было так жарко, что пришлось сбросить куртку после третьей опоры, там, где они довольно быстро спустили на снег мальчишку, которому происходящее казалось всего лишь забавным приключением. С его мамой – молодой женщиной, – пришлось возиться гораздо дольше: она кричала от ужаса, отбивалась от спасателей, цеплялась за кресло, за всё, до чего только могла дотянуться... С кресла на другой ветви подъёмника требовал снять его какой-то мужчина, а на молчаливый отказ пригрозил всех уволить.

Когда они, закончив, пошли дальше, и Александр Дмитриевич взглянул вверх, вдоль двух рядов кресел, то понял, что работать придётся до темноты, а потом и в темноте тоже. Обязательно будут обмороженные, наверняка кто-то, не выдержав, не дождавшись помощи, решит спрыгнуть с кресла. И вряд ли обойдётся без травм.

«Лишь бы никто не умер! Лишь бы никто не замёрз!» – заклинал он про себя.

Сверху, повиснув в креслах замершего подъёмника, кричали, просили, требовали спасти их иззябшие люди. И если помощники Александра Дмитриевича иногда огрызались, то сам он не отвечал на ругательства и маты, несущиеся сверху от не совсем трезвых мужиков. Он шёл и шёл, поглядывая то под ноги, то вверх. А сильный ветер хватал крутым злым холодом мокрую от пота спину – из всей одежды вместо куртки и свитера на нём была только рубашка, да моток верёвки через плечо.

Вдали ребята уже спускали людей на снег и отправляли вниз. Один из помощников Александра Дмитриевича, остановившись, сказал сквозь хриплое дыхание:

– Всё, больше не могу!

Первое желание было – наорать...

– Посмотри туда, – Александр Дмитриевич, положив руки на плечи парня, мотнул головой в сторону канатки. – Им нужна наша помощь!  А кроме нас их никто не спасёт. Думай сейчас не о себе. Слышишь, не о себе! Думай о них – они ведь околевают! А без тебя я не смогу их снять.

Молодой человек опустил голову, несколько секунд боролся с собой...

– Хорошо, я пойду. Как смогу.

В этот момент раздался сигнал рации:

– Саня, вы где?

– До намеченной опоры, – останавливаясь после каждого слова, ответил Александр Дмитриевич, – осталось метров пятьдесят. Ребята, что перед нами, сняли людей с пяти кресел. А передовой группе ещё идти и идти.

– Понял вас, понял. Здесь тоже уже многих спустили. Отпаиваем горячим чаем. Один ненормальный всё же спрыгнул и сломал руку. Саня, слышишь меня? Отбой! Отбой, говорю! Всем отбой! Удалось договориться, чтобы на сорок минут дали электричество. Через десять минут включаем. Как понял? Приём.

– Понял. Отбой. Возвращаемся, – и без сил лёг на снег рядом с помощниками.

Потом, сняв перчатку, нагрёб горсть снега и потёр пылающее лицо. Хватило сил сказать спутникам:

– Ребятки, не ешьте снег – может малярия на губах вылезти.

Они стояли у последнего автобуса.

– Трудный день выдался. Ты, наверное, тоже устала. Этот «лётчик», что кресла спрыгнул, доставил тебе забот? Как он?

– Да ничего. Закрытый перелом, привязали шины. В городе наложат гипс, и всё будет в порядке. Остальных тоже осмотрела, некоторых отправила греться, – потом пошутила: –  Александр Дмитриевич, вы на глазах у всех раздеваться стали: куртку сбросили, свитер, а что ж не продолжили? – и, сменив тон, уже с тревогой: – Я боюсь, как бы вы не заболели. Прогрейтесь, как следует, водки выпейте, ноги напарьте. Будете ложиться спать – укройтесь потеплее. И если почувствуете себя плохо, обязательно позвоните, и с грустью добавила, – Жалко – зима заканчивается.

– Смотри, Люба, какой снег валит! Так что думаю, ещё недели две покатаемся.

Но всё же он заболел. Уже на утро почувствовал себя плохо: болела голова, ныла поясница... Позавтракал без аппетита. Хотел было переодеться, чтобы встать на лыжи, но даже на это не хватило сил. Пришлось прилечь. Через полчаса понял, что совершенно не способен работать, позвонил Руслану, и тот отвёз его в город, домой.

Расставаясь и с трудом улыбаясь, заверил, что к субботе будет на ногах и вернётся на базу.

– Закончим сезон так, чтобы у отдыхающих остались самые лучшие воспоминания.

Не пришлось. К вечеру температура поднялась до критической, в голове мутилось... Едва хватило сил набрать Любин номер. Но говорить не смог – потерял сознание.

И уже за гранью бытия он спасал людей, снимал людей с кресел подъёмника. Приходил в ужас оттого, что все они были ледяными, замёрзшими. Обнимал каждого, пытаясь согреть, а они все рассыпались на ледяные кусочки. Он смотрел вверх, вдоль вереницы кресел, где сидели закоченевшие люди, а откуда-то сверху бил ослепительный свет.

«Надо же, какое яркое солнце! Мне надо туда» – и пошёл, как тогда на базе, торопясь и задыхаясь...

-Тебе туда ещё рано! Отбой, слышишь, отбой!

«Кто это? Руслан?»

Он сам вдруг оказался в кресле высоко над склоном. Было страшно, потому что канатка стояла, и нужно было прыгать. Или замёрзнуть. Его трясло от холода. Внизу стояла Люба, протягивала к нему руки.

– Не бойся! Я рядом! Я спасу тебя!

И ему становилось теплее, теплее... Потом стало совсем тепло... И он очнулся.

– Веснянка? Ты как здесь? – каким слабым был его голос.

Люба смотрела на него воспалёнными от бессонницы глазами.

– Да, это я, твоя Веснянка! – улыбка появилась на её измученном лице. – Слава богу, ты, наконец-то, очнулся! Как ты меня напугал! Саня, ты позвонил, но почему-то молчал. Потом звонила я, ты не отвечал. Я бросила всё, узнала твой адрес, примчалась... Соседка открыла дверь... И вот почти две недели я лечу тебя. Лечу и молюсь! Молюсь и лечу! Сбегаю в больницу и снова к тебе! У тебя была жесточайшая лавинообразная пневмония. Видимо, сказалось высокогорье. Но теперь всё страшное позади, теперь всё будет хорошо. Теперь будешь спать и поправляться.

Она сидела на краешке постели, тихонько поглаживая его по руке.

Сквозь остатки сна он слышал, как Люба разговаривает с кем-то. Разговаривает резко, решительно. А мужчина, всё повышая и повышая голос, что-то требовал от неё.

– Тебе что, плохо было? Я мог тебе дать всё, что бы ты ни захотела! А ты бросила меня! Бросила, когда мне приходилось чуть ли ни сутками вести сверхважные переговоры, когда мне нужна была забота, домашний покой, уют... Люба, если ты вернёшься, я прощу тебя, и всё будет по-прежнему.

«Какой знакомый голос. Кто это? Не могу вспомнить. О чём это они?» – подумал Александр Дмитриевич.

– Нет, Андрей, я не вернусь! За тот год, что мы прожили вместе, я поняла – тебе нужна домашняя кошечка. А я врач! Я лечу людей и, смею надеяться, хорошо лечу! Ты хотел, чтобы я всё время была дома, я же люблю свою работу. Ты женился ещё до нашего знакомства на бизнесе. И даже когда соседка дала тебе телеграмму о том, что твой отец в тяжёлом положении, ты не очень-то торопился! Очень уж занят был, видимо. А он – поверь, я не знала, что ты его сын, – почти умирал! Я даже не была уверена, что он выживет! Но лечила его и молилась! Потому что... Потому что люблю его! И я спасла его, выходила! Знаешь, Андрей, если он позовёт меня, я пойду за ним, не задумываясь! И никогда не пожалею об этом!

Занятые своим жёстким разговором Андрей и Люба не видели, что на измождённом лице Александра Дмитриевича появилась светлая улыбка...

© Николай Труханов, 2014