Главная / Художественная проза, Малая проза (рассказы, новеллы, очерки, эссе) / — в том числе по жанрам, Исторические / — в том числе по жанрам, Про любовь
Произведение публикуется с разрешения автора
Не допускается тиражирование, воспроизведение текста или его фрагментов с целью коммерческого использования
Опубликовано 16 июня 2010 года
Трое на острове
Романтичный и немного грустный рассказ из жизни эллинов. Действие происходит в Колхиде три тысячи лет назад, и главный герой рассказа – знаменитый Язон, приехавший за золотым руном. Кроме руна, он находит царевну Медею…
Плачьте, о жены и девы Колхиды! Скорбите, мужи колхидские, вместе с горюющим царем Ээтом. Словно в одно мгновение лишился он украшения дома своего – прекрасной дочери Медеи и гордости рода своего, опоры старости своей – храброго сына Апсирита.
И было богатство в сокровищницах его, и был мир в стране его. И боги благоволили ему, и жертвенная кровь обильно проливалась на алтари. И было счастье в доме его. Но никто не может долго вкушать плодов счастья, ибо будет подобен богам бессмертным.
И завистливые боги решили наказать царя Ээта, дабы помнил и знал он, что все в мире этом зависит от воли богов. И никто не избежит участи своей – ни царь, ни раб. Ибо пред богами равны все. Ни богатство не спасет, ни власть не укроет.
И приплыли в страну его греки. Хитростью завладели они золотым руном и похитили сокровище из сокровищниц его – возлюбленную дочь Медею. И покинули после этого берег страны его.
Душная была ночь, укрывшая фиолетовым покрывалом и море, и землю; казалось, и воздух, отравленный пьянящим ароматом цветов, был тоже фиолетовым. С узкой тропинки, проложенной в скалах, спускавшихся террасами к морю, был виден берег. Снизу доносился размеренней шелест прибоя, лизавшего песчаный пляж. Там, в маленькой уютной бухте, устало уткнувшись в берег, темнел греческий корабль.
Медея подняла голову, ища взглядом на тропе знакомую фигуру Язона. Но нет, ей показалось. Это, верно, птица вспорхнула со скалы и задела крылом камень или ветер донес из глубины островка шаги крадущегося зверя. Ей показалось. У нее еще было время все обдумать и решить.
Отец воспитал ее гордой. Гордость – это удел богатых и облаченных в пурпур власти. Никого не было в Колхиде богаче, чем царь Ээт, и никто не мог сказать ему «нет», и никто не мог противиться его воле. Гордыми и надменными растил он детей своих, ибо должны они были стать царями, властелинами. И не должны они были подчиняться слову «нет», главным для них должно было стать «хочу». Ибо сам он так поступал всегда.
Гордость – сестра презрения. И Медея презирала всех людей и вельмож царских. Хотя многие пытались добиться ее благосклонности. Были они богаты и знатны, были храбрыми воинами и удачливыми военачальниками. Но это были лишь слуги – слуги ее отца. Люди с рабской душой. А она была выше их. Она была царица. Бесстрашно входила она в клети к свирепым хищникам, и гибкие пантеры терлись у ног ее, словно покорные ягнята. Диких разъяренных коней укрощала она взглядом. Суть вещей и сил природы приоткрыли ей боги. Колдовство ведала она, тайны трав и кореньев знала. И знала еще, что боялись ее влюбленные в нее. Боялись втайне от самих себя. Боялись ее отца, ее чар, колдовства, ее красоты боялись. Хрупкая, прекрасная девушка, – она была сильнее их, мужчин. И сила ее таилась в гордости и надменности. И с высоты высокого гордого духа она презирала их. И не было среди окружавших ее равного.
И тут явился Язон. Переплывший моря, прошедший сквозь битвы и опасности. Он явился во дворец ее отца в блеске оружия, овеянный дальними ветрами, с гордым взглядом и царственной осанкой. И она узрела эту непокорную гордость и дерзость в нем. Узрела сразу, ведь не зря величали ее колдуньей, нет, не зря. Она увидела равного себе. Первого человека, который не был рабом. Который был сильным, настолько сильным, что смог покорить ее. И не дрожал Язон ни пред царем Ээтом, ни пред ней. Гордо держал свою голову и не отводил взора от черной бездны ее глаз. И огонь тот неукротимый, что пылал в очах его, увлек и пленил ее.
И была она хмельна от страсти своей, потому что любовь и пьянство равны в безумии своем. И была она подобна пьющему, безрассудно спускающему последние гроши на терпкое молодое вино, у которого дети от голода дома плачут и самому одеть нечего. А он, зная это, утоляет свою страшную жажду с веселым страхом.
И была она безрассудна от любви своей. И предала она отца своего, и помогла добыть Язону золотое руно. И бежала в ночь за ним, покинув кров отцовский. Неблагодарная, забыла любовь отцовскую и заботу. И презрела она стыд и позор, ибо слишком презренны были те, кто мог судить ее.
И покинула она берег родной вместе с чужеземцем. И подняла она покрывало свое пред ним, и сделалась возлюбленной его. И отдали боги ей за это блеск звезд, просторы моря и сладость ночей. И, как пьющий, не хотела она знать, что ждет ее завтра, ибо прекрасным был миг сегодняшний.
Медея вышла к небольшому храму Артемиды, стоявшему под сенью стройных кипарисов. Из неотесанных прибрежных камней были сложены его стены. Потемневшие от ветров и дождей сосновые балки покрывали кровлю. И лишь стройные мраморные колонны, словно тела юных дев, украшали его фасад. Медея поднялась по широким каменным ступеням внутрь храма. Тихо. Пусто. Кто выстроил его на этом пустынном островке? Кто складывал стены, кто тесал мрамор? Кто воздвиг его для грозной богини-девы?
Она резко обернулась. Постояла. Его еще не было. Но он должен прийти. Он придет. Ей вдруг стало страшно. Она подумала: если он придет и если не придет, будет тоже плохо. Ведь он, ее брат, захочет вернуть ее под сень родного крова, захочет вернуть золотое руно в священную рощу. Ах, мысли, мысли, как оградиться от вас, как забыть? Они пугали ее, эти мысли, приходившие в голову из темноты.
Медея прикоснулась узкой ладонью к холодным, шершавым камням стены. Кто же был до нее здесь? Что за люди? Что просили они у богини, чего желали их сердца?
Она похолодела. Она почувствовала это. Здесь была уже трагедия, была кровь. И крик убиенного, агонизируя, метался меж глухих каменных стен.
Она попятилась, зажимая уши, а потом побежала прочь, ибо в мельканиях теней на стене она стала различать фигуры. Она не хотела знать, она не хотела видеть. Она боялась той силы, колдовской силы, что жила в ней. Чтобы успокоиться, она стала смотреть на море. Спокойное, безмятежное, непокоренное человеком море.
Сзади к ней подошел Язон. Он осторожно обнял ее за плечи. Она молчала, слушая тишину.
– Он еще не пришел? – как можно равнодушней спросил Язон.
– Он придет, – тихо ответила Медея.
– Какая тихая ночь, – сказал Язон.
– Он должен прийти, – повторила Медея.
– Тихая и душная ночь.
– Не убивай его, прошу тебя, не надо крови, – попросила Медея.
– Такая ночь бывает перед бурей.
– Да, такая ночь бывает перед бурей, – повторила девушка.
– Я не сделаю этого, я обещаю тебе. Мы договоримся с твоим братом, все будет хорошо, – прошептал он. Но руки на ее плечах были тяжелыми и суровыми. Они привыкли сжимать рукоять меча.
Она обернулась к нему, чтобы взглянуть в его лицо, узнать о чем он думает. Как хорошо, что люди не могут читать чужие мысли. Ибо порой страшное таят друг от друга в замыслах своих. Она подумала, что все, что произойдет сегодня, сейчас, здесь, на острове, – это испытание их любви. Его любви к ней. А любит ли он ее? Ведь это она бежала за ним, предав отца и покинув отчизну. Она жертвовала своим именем и честью, она помогла добыть золотое руно Язону и преодолеть испытания. Ее любовь была сильнее, и слаба она была пред ним.
Язон неотступно смотрел в морскую даль. На переносице напряженно сошлась складка. Он молчал. Он не знал, что сказать.
Его товарищи остались там, внизу, на песчаном берегу у костра. Они были измучены долгим путешествием и подавлены тем, что вход в реку Истр преградил флот царя Ээта во главе с его сыном – царевичем Апсиритом. И сейчас от его переговоров с братом Медеи зависела жизнь и судьба не только Язона, но и его товарищей. Они надеялись на него, они верили ему. И Медея тоже верила ему. Она бежала с Язоном, покинув дворец отца, вручив ему свою честь и жизнь. И те, что сейчас сидят у корабля, тоже покинули родные берега, пошли за ним в этот безумный поход. И сейчас Язон был между ними: между Медеей и своими товарищами. Между теми, кто сражался рядом с ним плечом к плечу, кто проливал ради него кровь. И той, которая помогла ему преодолеть испытания царя Ээта, усыпить дракона в священной роще и добыть золотое руно. Язон разрывался между товарищами, делившими с ним опасный путь, жизнь и смерть, и женщиной, которая делила с ним ложе и подарила ему свою любовь. Он и сам до конца еще не понял, за что же она полюбила его. Эта девушка, волшебница, прекрасная ведьма. С черными, порою страшными глазами, взгляда которых не мог выдержать ни один из его воинов. С черными глазами, которые вдруг для него делались горячими, бездонными, как пропасть, и он летел в эту пропасть с радостью и страхом, наслаждением и ужасом. И было в любви ее что-то жуткое, страшное, что-то черное. Пугавшее его и манившее к ней. И Язон не мог понять, была ли это любовь или это безумие?
Богиней неземной, богиней во плоти и крови, показалась она ему после сурового моря и перенесенных опасностей, после диких, свирепых племен, не ведавших чувства красоты и культа гостеприимства. Ведьмой была она, и запутался Язон в сетях ее колдовских. Колдовством ее опьянен был, усыплен, а прозреть боялся, ибо чувствовал – страшным будет пробуждение его.
– Он идет, – прошептала Медея.
Язон резко обернулся. С противоположного конца острова к храму подходил царевич Апсирит. Он шел в золотистом сиянии лунного света. Легко и беззаботно, как юный бог. О, юность, как ты доверчива! Он шел один – без охраны, не опасаясь засады. Он был даже без шлема, только панцирь охранял его стройное атлетическое тело. И короткий меч веселым колокольчиком позвякивал у него на поясе. Он вошел под сень храма, вверяя свою жизнь богине-охотнице.
– Язон, – прошептала Медея.
Она хотела сказать ему что-то главное, важное. Но он лишь улыбнулся ей улыбкой мальчишки-озорника, которого мать журит за шалость. Он лишь улыбнулся и пошел к храму. И черная его тень поползла впереди него.
«Если кончится все хорошо, мы будем счастливы», – вдруг подумала в тот момент Медея.
Скучающая среди холодных звезд луна любопытно заглядывала в храм через широкий проем входа. Они втроем были в храме: Язон, Апсирит и Медея. Была тишина. Ах, какая была тишина в ту фиолетовую ночь! Они все посмотрели на алебастровую статую Артемис, возвышавшуюся над алтарем, на который уже давно не проливалась жертвенная кровь.
Статуя словно плащом была скрыта складками тьмы, и только ее голова была освещена светом луны. Выпуклые губы словно напряглись в насмешливой полуулыбке, и глаза обещающе смотрели на них. И каждый из них поверил – вдруг, неожиданно поверил вечно юной дочери Зевса, что все, с чем пришел сюда каждый из них, сбудется. И Апсирит поверил, что возвратит он похищенное в дом отца. И Язон поверил, что будет он царем в Иолке, когда привезет золотое руно. И Медея поверила, ведьма тоже поверила, что все будет хорошо и впереди ждет счастье.
– Выйди, Медея, – сурово сказал Апсирит.
Медея вопросительно посмотрела на Язона. Он согласно кивнул головой. Она вышла.
– Приветствую тебя… – начал Язон.
– Зачем ты хотел увидеться со мной? – холодно прервал его царевич. – И где же золотое руно? Я не вижу его.
Язон нахмурился.
– Я звал тебя, чтобы договориться с тобой.
– О чем? – царевич удивленно поднял брови. – Никаких переговоров не будет, пока ты не вернешь золотое руно. Ты похитил его, нарушив закон, – продолжил царевич. – О каких переговорах ты говоришь, Язон? У этого острова стоит мой флот, а на берегу, в устье Истра, сильное войско. Так что верни руно добром.
– Но я заработал его. Я преодолел все испытания, назначенные твоим отцом, – возразил Язон.
– Ты нарушил закон, злом отплатив за гостеприимство. Похитил сокровище из дома отца моего. На добро и ласку ты ответил злом. Ты похитил сестру мою Медею. Ты оскорбил честь моей сестры.
– Она сама бежала со мной.
– Женщина подобна собаке: как та покорно идет за куском мяса, так и женщина, наслушавшись лживых речей обманщика, бездумно следует за ним.
– Но я не обманывал никого, – Язон пытался говорить спокойно, – ни твою сестру, ни царя Ээта.
– Так почему же ты бежал тайно, ночью, от очей отца моего? Почему не попрощался? Молчишь, Язон. Нечего тебе сказать.
– А если я верну тебе часть? Часть того, что ты требуешь у меня, – медленно сказал Язон. – Но для этого мой корабль беспрепятственно должен войти в Истр.
Апсирит весело засмеялся.
– Отдай все, Язон. У тебя нет выхода. Повторяю, твое положение безнадежно.
Он говорил, посматривая на богиню. Артимис обещающе смотрела на него, словно ей нравился этот прекрасный юноша. Сильный и храбрый, ступивший на остров, полный врагов, пренебрегший опасностью и отдавший свою жизнь во власть богине.
– В море вас настигнут мои корабли, – продолжал царевич. Вход в реку Истр стережет войско. Достаточно лишь одного моего слова – и вас всех перебьют. Наверное, я слишком добр, что все еще разговариваю с тобой.
Язон мочал, напряженно что-то обдумывая. Лицо его покрылось потом. Наконец, он решился. И сказал медленно, хрипло:
– Что ж, царевич, мы договоримся. Я отдам Медею.
Он замолчал. Стало тихо. Страшными для него были эти слова. Долго думал он над ними. Боялся он этих слов. Но пришлось все-таки произнести их:
– Я отдам тебе царевну, лишь только «Арго» войдет в Истр.
– И руно, – медленно прибавил Апсирит.
– Руно мое, – резко сказал Язон. – Я выполнил все условия твоего отца, руно остается у меня.
– У меня сильное войско.
– Не забывай, царевич, и со мной лучшие герои Эллады.
– Даже сильный лев погибает в схватке со стаей волков.
– Не угрожай мне, царевич! – вскипел Язон.
– Не приказывай мне, Язон! – гордо вскинул голову Апсирит.
– Послушай, царевич, – как можно спокойнее сказал Язон, – я отдаю тебе Медею, и это намного больше для меня, чем ты думаешь. Прошу тебя, согласись.
– Язон, хочу напомнить тебе, – с достоинством произнес Апсирит. – Я ничего у тебя не прошу. Это ты позвал меня через Медею сюда. Я сказал свои условия. И если тебя что-то не устраивает, давай прекратим этот разговор. Пусть завтра все скажут наши мечи, – гордо закончил Апсирит.
– Ты так смел, царевич, – с язвительной усмешкой бросил Язон. – Но завтра первыми в бой пойдут твои воины, а ты будешь стоять за их спинами.
– Ты обвиняешь меня в трусости?! – в бешенстве вскричал Апсирит.
– Ты сам это сказал, – возразил Язон, и глаза его по-волчьи блеснули в сумраке храма.
– Ты позвал меня сюда, чтобы оскорбить? Клянусь бессмертными богами, Язон, завтра ты ответишь за все! – губы Апсирита побелели от ярости, рука нервно сжимала рукоять меча.
– Ты мне угрожаешь? – хладнокровно спросил Язон. Спокойствие вернулось к нему. – Мальчик, я смотрю, ты мастер работать языком, а не мечом. Тебе бы стоило сидеть дома, одеть платье и заменить своему отцу дочь Медею.
Вспыхнул от таких слов гордый Апсирит. Гневом горели его светлые очи. В ярости вырвал он меч из ножен, совсем забыв об осторожности. О, наивный Апсирит, тебе ли было соперничать в быстроте с Язоном? О, доверчивый царевич, стоило ли тебе приходить на этот остров?
Лишь несколько раз пропели клинки песню боя – и пал юный царевич, пораженный мечом Язона. И горячая кровь его обильно пролилась на пористый, жадный до крови камень алтаря.
Была тишина. Гнетущая тишина. Язон медленно распрямился, извлекая меч из тела юноши. Он поднял глаза на статую. И дрогнули в сумраке алебастровые губы богини в благодарной улыбке за то, что пролил он долгожданную кровь на алтарь. Или это были лишь тени, что метались по стенам в ужасе от содеянного героем?
Он осторожно обернулся. Медея стояла в дверях, озолоченная светом луны. И тень ее расстилалась пред его ногами. Язон подумал, что они похожи, очень похожи. Та же бледная шелковистая кожа, большие темные глаза, тонкий, словно точеный нос. И когда он убивал этого юношу, ее брата, на какой-то миг ему показалось, что он убил ее, Медею! Язон отвернулся от возлюбленной, чтобы не видеть ее глаз.
Медея безвольно опустилась на колени. Он лежал сейчас во мраке, у ног богини.
«А помнишь, – шептали его губы из темноты, – помнишь, как однажды в детстве мы сбежали из дворца на царскую пасеку и рабы угощали нас медом из сот? Мед пах цветами и был чуть горьковат. А когда мы возвращались домой через рощу, началась гроза. Гремел гром, блистали молнии. Мы спрятались под дубом. А в него ударила молния. Ты помнишь? Нам было страшно, но мы были вместе… У нас никогда не было товарищей. Наш отец считал, что мы слишком знатны, чтобы играть даже с детьми вельмож. Но нам не было одиноко в огромном дворце, ведь мы были вдвоем. Всегда».
«Нет, нет!», – Медея хотела закричать, но Апсирит был уже мертв. Он не мог ничего сказать, ничего услышать. Он лежал на каменных плитах пола. Почти еще мальчик, рано познавший любовь домашних рабынь. Тот, кто был ей братом, кого она любила. Тот, кто поверил ей и пришел сюда, где ждала его смерть. Ах, Язон, Язон, что же ты наделал! Но ведь она знала, знала наперед. Еще вчера, когда звала со скал, чтобы пришел ночью Апсирит в этот храм и забрал ее домой.
Медея медленно перевела взгляд на Язона. Он все еще стоял спиной к ней. В правой руке он сжимал окровавленный меч. Девушка посмотрела на его широкие, неправдоподобно широкие в сумраке храма плечи. «Он сильный», – не то с ужасом, не то с гордостью подумала Медея. Быть может, за эту силу она и полюбила Язона. Ибо хотел он все: не отдал Язон ни Медею, ни золотое руно. И ничто не могло его остановить – ни страх перед людьми, ни страх перед богами. Ибо никому не позволено было свершать убийства в храме. Язону нужно было все или ничего. Все или он готов был умереть в бою. Он был сильным, а сила порождает жестокость.
Она вдруг успокоилась.
– Разруби его на части, – глухо сказала Медея. Сказала то, что рассчитала заранее. – Прикажи воинам спрятать части его тела по острову. Военачальники моего отца не будут нас преследовать, пока не соберут его тело и не предадут погребению.
Сказала и пошла. Царственно, гордо, в золотом сиянии лунных лучей. Язон обернулся к ней. Она не видела его глаз и того, что промелькнуло в них. Не страх ли это был, или это лишь тени метались по храму?
Печальтесь, о мужи Колхиды, ибо та, кто могла стать женою вашей, была увезена чужеземцем. Рыдайте, о девы колхидские, ибо тот, кто мог быть мужем одной из вас, погиб от вероломного меча. Скорби, о царь Колхиды, ибо лишился ты опоры в старости своей. Сын твой, кого ты холил и растил, тот, кто должен был поддержать в годы невзгод, был возложен на погребальный костер.
© Ащеулов Д.В., 2010. Все права защищены
Произведение публикуется с разрешения автора
Количество просмотров: 3021 |