Гарики

Четырехстрофная поэтическая форма, представленная в виде гариков, несмотря на внешнюю непритязательность и простоту, достаточно сложна – в четверостишии должна содержаться завершенная остроумная, яркая мысль; отсутствие ее сразу бросается в глаза. Автор пытается соблюсти литературную традицию

Из книги: Кененсаринов А.А. Занятные четверостишия. – Б.: 2007. – 240 с.

УДК 82/821
ББК 84 Ки 7-5
К36
К 4702300200-07
ISBN 978-9967-24-616-4

Чтобы избегнуть боли и стенанья,
Молитесь искренне, себя любя,
У края пропасти самопознанья:
“Не дай мне, Господи, познать себя!”

В моих карманах бродит ветер,
Гуляет ветер в голове;
Но знаю я: еще не вечер.
И жизнь свою пишу вчерне.

Чтоб не было нам скучно, очевидно,
Порок нам дал Творец, наш благодетель,
Ему придал Он облик миловидный,
Оставив нудной, скучной добродетель.

Пусть золотой телец у нас кумир,
Пусть дьявол с Богом обхохочутся.
Соблазнов всевозможных полон мир
И кушать так некстати хочется.

С заботою, вполне отеческой,
Творец, нам разум дав, дает урок:
Животный страх – страх человеческий –
Безумней, чем животных страх, жесток.

Узнав, что жизнь нелепа, не смутиться,
Не став несовершенства палачом.
Поэзия в троллейбусах ютится,
Где так приятно думать ни о чем.

Вначале слово было или дело,
Не умолкает и сегодня спор,
Но хочется, дела забросив смело,
Жизнь превратить в прелестный разговор.

Смешно, коль философия для позы,
Солидности нужна и для карьеры,
Коль философствуют в ничтожных дозах,
Без страсти, жизни, слез, любви и веры.

Бог остроумен, снисходителен,
Ко всем проявит милость он свою:
В раю и воздух упоителен,
Но интересней публика в аду.

Когда любимая вам рай земной дала
Своей любовью, нежностью своей,
То вы – устроены влюбленных так сердца –
Готовы следовать и в ад за ней.

Зачем же над душой и телом
В борьбе с соблазном издеваться?
Вы верх над ним возьмите смело,
Соблазну надо лишь поддаться.

Не жди судьбы расположенья,
Возьми свое, и не сочти за труд.
Отчасти мы в своем распоряженье,
Ту часть упорством, мужеством зовут.

Поскольку разногласье поколений
Легко свести к желанью счастье обрести,
То вот совет разумный, вне сомнений:
Будь счастлив сам, всем поколеньям вопреки.

Смешно – доискиваться всех причин.
Допустим, найдены всему причины.
Голодный и измученный кретин
Ничем не лучше сытого кретина.

Допустим, все судьбой предрешено
И смысла нет прикладывать усилий,
Но верх возьмет надежда все равно,
Желанье боль избегнуть, быть счастливым.

Нам дьявол дал надежду с сожаленьем.
Подарка нет хитрей с тех пор, как создан белый  свет,
Нам муки длить – ее предназначенье,
Но скверно, черт возьми, когда надежды нет.

Мечты, надежды,  в жизнь нас вовлекают,
Ей придавая запах, вкус и цвет,
Они же боль и скорбь приумножают,
Нам плохо с ними; хуже – коль их нет.

Не торопись делиться радостью своей,
Когда тебе доступен цвет и аромат,
Поскольку те, кто и бездарней, и глупей,
Тебе талант твой и нескромность не простят.

Не пленяйтесь прекрасной идеей,
А найдите попроще идейку,
Ведь идеи подобны злодеям,
А идейка – пустяк – не злодейка.

На празднике ума, где множество идей
К себе влекут и сами отдаются,
Бывает часто так – что может быть грустней? –
Кому-то лишь объедки остаются.

Терпя во имя счастья боль, напасти,
Спроси себя: что именно ты хочешь?
Подчас заключено так много счастья
В возможности идти куда захочешь.

Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Счастью я свидание назначу,
Не приду затем на встречу с ним.

Нет сказки и опасней, и глупей,
Чем та, что человек рожден для счастья,
Но жизнь бедна без сказок и скучней,
А скука – худшая из всех напастей.

Темно в душе чужой, но испытав
Своей души смятения и ломки,
Поймете вы, доподлинно узнав:
Своя душа не меньшие потемки.

Что нашей жизни может быть ценней?
И мы живем у смерти в долг, в рассрочку,
И как бы много не было вокруг людей,
Но каждый умирает в одиночку.

Гармония, возможна ли она,
Когда наш вкус не столь уж безупречен,
А истинный ценитель – сатана
Двусмысленно умен, лукав, беспечен.

Пусть опыт есть чужой в распоряженье,
Своих ошибок трудно избежать,
Но часто, черт возьми, в пылу свершений
Ошибки так приятно совершать.

Былые истины – лишь заблужденья,
А те, что есть, сейчас в цене,
Но в вечной смене ценностей и мнений
Уйдут они, утратив в новизне.

Вовлечены стареющие дети
Актерами в безумнейший театр,
В котором бес свои раскинул сети,
А Бог в нем постановщик, педиатр.

Когда однажды призовут на Суд,
А он, вполне возможно, состоится,
Простит всем Бог, и не сочтет за труд
За суть, нам данную им, извиниться.

Приятно, часть своей души любя,
В другой душе безмолвно раствориться
И в странных, тщетных поисках себя
В себе самом однажды заблудиться.

Чтоб с болью справиться вполне,
К своей душе закройте двери,
Убейте гения в себе,
Как Моцарта убил Сальери.

Пусть ложь мысль изреченная – и что ж? –
И нет на этот счет смешных сомнений,
Но и молчание, по сути, ложь.
Какой же лжи отдать нам предпочтенье?

Мне удается лишь на краткий миг
Среди мелькающих повсюду лиц
Узреть Фортуны милый, дивный лик,
Но чаще – пару чудных ягодиц.

Как скверно не было б, но важно лишь одно:
Всем бедам вопреки собою оставаться;
Пусть трудно это, но труднее все равно –
В своей бездарности себе же признаваться

Бог, с одиночеством борясь, наверно,
Поспешно человека сотворил,
А вместе с ним – что и смешно, и скверно –
Он массу одиночеств натворил.

О, как нелепо, выйдя из себя,
С дурными мыслями вокруг слоняться,
Себя и ненавидя, и любя,
В себя с тяжелым чувством возвращаться.

Рожден рабом или Его высочеством,
Не станешь ни разумней, ни мудрей.
Средь суеты и множества людей
Сильнее ощущаешь одиночество.

Опасней взгляда нет и бесполезней,
Чем дерзкий взгляд, направленный в себя,
Он устремлен в чудовищную бездну,
Где обитают Бог и сатана.

Как хочется, порой войдя в азарт,
Глумясь над жизнью, мерной и убогой,
Переиграть одной колодой карт
И здравый смысл, и дьявола, и Бога.

Будь глуп и упивайся суетой,
А если крылья есть, то спрячь подальше,
Живи во лжи и будь свинья свиньей,
Но не ищи любви средь этой фальши.

У одиночества свои законы,
Свои капризы вечные, пристрастья;
Оно легко сметает все препоны
В погоне за взаимностью и властью.

Когда на вас из книги смотрит фига,
То бросьте книгу – этакий пустяк.
Дурак, не прочитавший и полкниги,
Приятней, чем начитанный дурак.

Как забавляется над нами время:
В его ладонях нежимся вначале,
Затем их ощущаем тяжесть, бремя,
Ну а потом, увы, – конец печальный.

Как трудно старика узреть в юнце,
Но он, как все мы, времени заложник;
Кладет морщины время на лице,
Искусный и безжалостный художник.

Вопросы глупые одолевают:
Где обитает Бог, каков же он?
Ответ же прост: Бог в душах прибывает,
И в них он многолико отражен.

Нет постоянней глупости, она
Своей нелепой сути служит рьяно
И вечно пошла, вечно неумна,
В своем непостоянстве постоянна.

“Возьми, – черт предложил, – но заплати,
Не обязательно наличными,
Желательно смятением души,
Годами жалкими, безличными”.

Мы сами у себя как на ладони,
А, между тем, себя едва ли знаем.
В беде, за счастьем призрачным в погоне
Себя собою часто удивляем.

Поскольку нам уйти всем предстоит,
И ветхим старикам, и молодежи,
То смысл, заветный, в том и состоит,
Чтобы уйти, мой друг, как можно позже.

Родители пекутся о дите
Всегда, в благополучие, беде,
Но нет привычней повести на свете,
Чем повесть о неблагодарных детях.

Старик развалине долбил: “Сто крат
Я не тебе ль твердил. А ты все стонешь.
Тебе отмерил Бог аж пятьдесят,
А мне же два по пятьдесят всего лишь”.

Лепечет, спотыкается бездарность,
Таланту составляя чудный фон,
Но скуп весьма талант на благодарность,
Самим собой безумно увлечен.

О, как назойливы порой друзья,
Бесцеремонны, шумны, как в застолье,
Но если ты, мой друг, не глуп и свинья,
Оставь сей тон и дружбы своеволье.

Средь хаоса, безумного разнообразья
Характеров, телосложений, лиц
Мы ищем душ гармонию, благообразье,
Подобных в чем-то паре ягодиц.

Когда так много меда и елея
И жизни горечь не ценнее ногтя,
Так хочется, от сладкого хмелея,
Уже не ложкой быть, а бочкой дегтя.

Когда дурит от пресыщенья хам
И свиньи сытые в апатии,
Невольно чувствуешь симпатию
К стремительным, голодным, злым волкам.

Людское общество – подобие оркестра,
В его звучанье каждый должен звук внести,
Но трудно там, где каждый мнит себя маэстро,
Свою мелодию отчетливо вести.

Ничто, ничто не ново под луной,
Глупцы, как и всегда, одолевают,
Своей округлостью и полнотой
Соперничают с ней и побеждают.

Зачем же Бог его талантом наградил?
Лентяй и воплощенная беспечность.
И все же легкостью и блеском покорил,
Влюбил в себя капризнейшую вечность.

Коль нет способностей, возьмем терпеньем,
Любые трудности нам нипочем,
Отбрасывая глупые сомненья,
Не головой, так задницей возьмем.

Осадок злости и тоски
У скудных душ на самом дне,
И быть опасно им самим
С сами собой наедине.

Привычна, неизбежна разность мнений
Детей самоуверенных, отцов,
Но постоянно в каждом поколенье
Соотношенье умных и глупцов.

Любовь, себе приятные пророчества
Людей, увы, отчасти лишь объединяют,
Однако страх безумный одиночества
Любовью начатое дело завершает.

Лентяй, он часто нарушал
Завет о поте и о хлебе,
Но счастлив был тем, что взирал
На удивительное небо.

Скажу – пусть это неуместно –
Но многие – увы! увы! –
Умеют думать только местом,
Что много ниже головы.

Смешон, кто все лишь здравым смыслом мерит.
На каверзы Создатель не был скуп:
Один умен, и потому лишь верит,
Другой же верит, потому что глуп.

Смешон, кто все лишь здравым смыслом мерит.
На каверзы Создатель не был скуп:
Один умен, и потому не верит,
Другой не верит, потому что глуп.

Пусть это лишь игра забавных слов,
И я не нов, однообразен:
Один так заразительно здоров,
Другой – пугающе заразен.

Вполне возможно, это – извращенье,
Идиотизм, дурь, вероятно,
Но боль привычная приятней,
Чем радости внезапное вторженье.

Затасканы, опошлены слова –
Любовь, гуманность, человечество,
Патриотизм и отечество –
И пьяным кругом ходит голова.

Привычный, вечный персонаж – зануда;
Его вы встретите в любом краю,
Он скуки сын – почти что сукин – чудо!
И от него не скрыться и в раю.

Нам не избегнуть боли и страданий,
Но, чтобы мы сумели все стерпеть,
Нам Бог надежду дал и дал сознанье,
Что без надежды лучше – умереть.

Какое грубое знахарство!
Я, может, глуп, но больше рад –
Глотать не горькое лекарство,
А испивать нежнейший яд.

Местоимение “мое” –
Такое близкое, святое.
И к черту “каждому – свое”,
Держи свое, хватай чужое.

Идя на поводу желаний, вкуса,
Мы выбираем: каждому – свое.
Судьба ж, не чуждая искуса,
Дает не все, но каждому – свое.

Желая слишком многого, глупим,
А может, забавляется судьба:
Мы редко получаем, что хотим,
А то, что заслужили, – не всегда.

Желанное, не без труда, усилий,
Мы получаем все же иногда,
Но то, что заслужили мы, – всегда,
Вопрос лишь в том: а что же заслужили?

Заложена в нас суть, нам голос дан – судьба
Мелодию и звуки извлекает.
Душа иная благозвучия полна,
А есть, что вечно лгут, перевирают.

Так, очевидно, быть должно:
Увы, но там, где денег тьма
И блещет золотое дно,
Хватает разного дерьма.

В себя с улыбкой посмотри,
И многому найдешь ответ:
Ад, царство Божье в нас, внутри,
Покой и суета сует.

Бывает так – судьбе ли так угодно? –
Рука не занята, а сердце не свободно,
Что, может, лучше, кстати говоря,
Когда свободно сердце, занята рука.

Итог закона тяготенья
Без лицемерного налета:
Мы приспособлены к паденью
Гораздо лучше, чем к полету.

Любовь к себе и уваженье
Имеют сторону обратную –
К себе внезапное презренье,
Такое гадкое и непонятное.

Вам приходилось ли себя
В другой душе вдруг находить
И, эту душу возлюбя,
Быть ею и собою быть?

О смерти говорить высокопарно,
Пожалуй, пошло и трусливо, может быть,
Жестока мысль о смерти и коварна:
Захваченные ею, забывают жить.

Любовь и подлость, злость и грусть,
Несбыточность, мечты хмельные,
Во мне пересекутся пусть,
Как параллельные прямые.

Когда с утра одолевают
Проблемы, глупости, заботы,
К гортани возглас подступает:
“Все ладно лишь у идиота”.

За  стеклами витрин пристрастий, заблуждений
Лежат очки со стеклами цветными,
Есть розового цвета – извращенья,
А есть мечты – с тонами голубыми.

Во истину и счастье, и несчастье –
Когда ваш пылкий взор к одной лишь обращен,
Да будь владыкой вы, в ее вы власти,
У Жозефины был рабом Наполеон.

Как я умен, учтив, речист
И не обременен заботой,
Душой и помыслами чист,
Прекрасно все у идиота.

Искусство, войны, революции…
Давно привык мужчина изощряться,
Чтобы, переча эволюции,
С прекрасной половиной разобраться.

Желаньем счастья человек гоним
И смысла жизни поиском, заветного.
Я обязательно задумаюсь над ним,
Когда не будет времени для этого.

Надежд прекрасных молодость полна,
Но ждут ее и разочарованья;
У старости иные ожиданья;
В одном из них она всегда права.

Вчера в самом себе разочаровался,
С самим собой немедленно поссорился,
Читал себе мораль и хорохорился,
А под конец с собой расцеловался.

Не очень свят, не слишком и порочен,
И легкомыслием душа полна,
Своей судьбой не очень озабочен,
Пусть обо мне заботится она.

В моей душе живет с десяток душ,
И нужно много такта и усилия
Их примирить, но если неуклюж –
Ко всем чертям летит идиллия.

Ошибку иль проступок совершив,
Не сожалей о нем или раскайся,
Укорам совести вдруг уступив,
Но ради всех святых не зарекайся.

Как много, право, ликов у любви,
Она покоя часто нас лишает,
И так бывает, что любовь, увы,
Не дружбу, а вражду напоминает.

 
Повсюду и разбросан, и расставлен,
В самом себе плутаю и брожу,
Самим собой не предан, не оставлен,
В своих стихах себя я нахожу.

Иной, чтоб обрести покой душевный,
Смысл, ускользающий, и равновесье,
В огонь бросается, безумный, гневный,
Он ищет бурь и рвется в поднебесье.

Тому, кто хочет выбиться в герои,
Весьма полезно, полагаю, знать,
Что будут у него, лишив покоя,
В белье копаться и белье срывать.

Творить людей – приятная забота.
Бог сути верен, изощряясь без конца:
Есть что-то в мудреце от идиота;
Но в идиоте нет и грана мудреца.

Меня чудак счастливый уверял:
“Ты не смотри, что странный с виду я,
Я сам себе – мой скромный идеал,
Я искренне себе завидую”.

Я человек вполне нормальный,
Что означает неизбежно:
Я жизнь люблю маниакально,
Зверино пылко, женски нежно.

Я часто жил в воздушных замках
И строил замки на песке.
И счастлив был. Я не был в рамках,
В чужом засиженном мирке.

Ну что за странный шут, предатель – время:
Оно вмещает счастье лишь в мгновенья
И замедляет ход, свое теченье,
Когда нас давит жизни тяжесть, бремя.

Где же детства чудного мечты, компотики?
Надрывали мы от смеха там животики.
А теперь, увы, совсем иной компот,
От иного надрывается живот.

В моей душе глухие есть края,
Которые я не посещаю;
Я буду там, когда у края я
Вдруг окажусь, и там себя познаю.

Тот, кто умнеет – но без скорби, боли –
Ребенка милого напоминает,
Что на огромный мир – помимо воли –
Глазами удивленными взирает.

Любовь к другим, как не была б мала,
Сколь не было б ничтожно уваженье,
Но души их и лица – зеркала,
И видим мы свое в них отраженье.

На дереве своей генеалогии
Своей фатальной глупости найти – пустяк –
И объяснение, и апологию,
Когда хотя б один ваш предок был дурак.

Когда собой не хочешь быть ужасно
И хочешь быть с другими наравне,
То очень может быть, что в день прекрасный
Ты по уши окажешься в г...

Пусть дело грязное – политика,
И средствами сродни ассенизации,
Но не выдерживает критики
Та критика, что из канализации.

Устав от глупости чужой, коварства
И глупости своей давая ход,
В своей душе воздвиг свое я царство;
Я в нем слуга, хозяин, патриот.

Улыбкой отвечайте счастью,
От радости, ее избытка,
А если ждут беда, напасти,
Ответ, достойный им, – улыбка.

Раб и на троне раб – фальшив, несложен;
Король же и на плахе знает роль:
Унижен, но не низок, не ничтожен,
Низложен, но в душе своей король.

Готов – когда ослы кругом
И чувствуешь день ото дня,
Как сам становишься ослом, –
Отдать полцарства за коня.

Смотрите, как прекрасен гений,
Он вечность в миг единый чудный слил
И в вечность растянул мгновенье
И в нем свою улыбку сохранил.

Для многих жизнь – лишь времяпровожденье,
А для счастливцев же – признание в любви.
Прекрасным дням, ночам, часам, мгновеньям,
Таким далеким от бездарной суеты.

“Мгновение прекрасное, постой!” –
Кричу ему, оно же ускользает.
Родился под счастливой я звездой,
Но жалко – этого звезда не знает.

Свободы дух противоречий полон:
Горя на инквизиторских кострах,
Он истин, целен был, но был разорван
В мещанских идеалах и мечтах.

Живу с насмешливым сомненьем:
Один – на подлости ленив,
Другой –  смирено горделив,
А третий – горд своим смиреньем.

Прекрасное так часто бесполезно,
Но никогда не лишне, не напрасно.
Великий дар, нам данный безвозмездно,
В нем жизни смысл является всечасно.

Гармонии законы, геометрии
Царят везде, где только можно:
И ниже пояса найти возможно
И жизни ось, и линию симметрии.

Брак – это благо, кто же возражает?
Так много прелести сокрыто в нем,
Он просто одиночество меняет
На одиночество уже вдвоем.

Срывая с тайны темные покровы,
Все средства испытав в борьбе со скукой,
Вдруг узнаешь, поверив все наукой,
Что лучшее – семейные оковы.

Цветы, улыбки, чудная игра,
Но лишь до обручального кольца,
Затем иная настает пора:
Слетают маски с лживого лица.

До свадьбы обещайте лишь луну
Достать, невесту это позабавит,
И вам, как образцовому лгуну,
Супруга ваша счет уж не предъявит.

Рай в шалаше – увы! – шалашный рай,
И как, дружище, с этим не считаться?
Но если любишь сам, то лучше, знай,
Дворцами сердца милой добиваться.

Когда достопочтенные супруги
Друг друга держат в колких рукавицах
С улыбками нежнейшими на лицах,
Надежнее семейные подпруги.

Когда имеешь ум, талант в распоряженье,
То из щедрот твоих должно быть продано
Талантливо возможно больше, вне сомненья,
Чтоб не кричать затем, что кушать подано.

Вкусила женщина запретный плод,
За что в глазах Творца так низко пала,
Но был Он милостив: она познала
Прекрасный, праведный любовный пот.

Создатель – плут, безумец, гений,
Сумевший жизнь с ее страстями
Засунуть между двух мгновений,
По сути, лишь небытиями.

Ну что за тайна, глупость – белый свет,
Вопрос нелепый: быть или не быть?
Когда мы есть, а прошлого уж нет,
А будущего может и не быть.

Я, может быть, наивен и смешон
И повод над собой даю смеяться,
И все ж я рад, отчасти удивлен,
Что я еще способен удивляться.

Врагов стремимся обнажить: нагих
Их легче уязвить. Себя ж любя, подчас
Мы хвалим честно, искренне других,
Когда их славы отблеск падает на нас.

Прекрасное есть свойство, право, – доброта,
Но исходящая не от глупцов.
На истое добро – святая простота –
Имеет недостаточно мозгов.

Политика б честна, скучна была,
Политик же – занудой истым,
Когда бы женщин души и тела
Не украшали б путь его тернистый.

Когда талантливый крадет чужую мысль
И лжет умно, изящно, упоительно,
В его устах все обретает новый смысл,
Уместна ложь и воровство простительно.

Быть нищим, разумеется, ни грех,
Ни грех, конечно, нищим духом быть;
Но лучше деньги обрести, успех,
Чтоб ими лучше голый зад прикрыть.

Забавен, часто скучен, пошл глупец,
Серьезностью и шуткой лишь изводит,
Другое дело – истинный мудрец:
Занятен, даже если за нос водит.

Когда не можешь отомстить врагу,
Чтобы не быть рабом и быть в кругу
Привычных чувств, то к благу своему
Прости обиду, боль свою ему.

Коль вам не изменяет ум и чувство
Изящного, умейте отличить –
Поскольку лесть нужна нам – лесть искусства 
От утонченного искусства льстить.

Чтоб в жизни быть фигурой, а не пешкой,
Торопимся проблемы разрешить,
И успеваем многое, но в спешке
Одну лишь мелочь забываем: жить.

Пускай вокруг лишь беспросветность, грязь,
Улыбка часто неуместна и глупа,
Я улыбнусь. Пусть на улыбки жизнь скупа,
Смешон тот, кто в серьезности погряз.

Надежно выучив с десяток правил,
От них не отступая ни на шаг,
Он уважать, ценить себя заставил,
Упрямый и удачливый дурак.

Тоскою к жизни, радостью привязан,
Томительна, болезненна печаль,
Но ей – забавно чуточку и жаль –
Счастливыми мгновеньями обязан.

Улыбка, смех, ирония, любовь
Соседствуют всегда с идиотизмом,
В нас дремлет мысль и не играет кровь,
Когда пассивна глупость с кретинизмом.

Я не хочу петь гимны злу, конечно,
Но справедливость требует признать,
Что зло разнообразно бесконечно,
Лежит на нем и гения печать.

Частично глуп, отчасти и коварен;
Скрывает фальшь надменности наряд;
Но в том, что целиком, вполне бездарен,
По большей части Боже виноват.

Как умник недоделанный, простак,
Он вызывает жалость, сожаленье,
Как переделанный глупец – презренье,
Отчасти, не вполне, полудурак.

Пусть все запутано под небесами,
Узнаем многое – придет пора,
Так, зло во имя глупого добра
Творить приятней чистыми руками.

Ищу я мысль – и рифму нахожу,
Забавную. Когда-нибудь сгодится.
Ее пристрою, слух свой услажу,
Упьюсь – так, словно рифма – ягодицы.

Несовершенны мы, но глупо – унывать:
Сносить умеем совести нападки,
К тому ж всегда чужие недостатки –
Причина веская своих не исправлять.

В клетушку обыватель заключен
Неразвитого вкуса, пошлости, пристрастий,
Своей же глупостью он защищен
От глупости своей, а клеткой – от напасти.

Возможно внешней совестью назвать
Глаза любимых, лиц их выраженье,
В которых мы боимся прочитать
Боль, недовольство, неприязнь, презренье.

Мы – не рабы, рабы – не мы,
Что, впрочем, маловероятно,
Ведь мы живем пока немы,
Молчим красноречиво, внятно.

Смутить должна, но не смущает мысль:
Счастливым невозможно быть вполне;
Но, очевидно, счастлив тот, кто смысл
Нашел в себе и выплеснул во вне.

О, как бы скверно не было, о Боже,
Спешу свою судьбу благодарить.
Я глуп, лукав, нелеп, смешон, быть может,
Но подлинное счастье знал – творить.

Я для карьеры был бездарен,
Бездарен, впрочем, и на остальное.
Бог прихотлив, шутлив, коварен –
И мой удел – безделие святое.

Средь добродетелей, пороков
Люблю единственно я лень.
Ее я выучил уроки:
Мне даже гимны петь ей лень.

Я дам тебе, мой друг, один совет,
Разумный, искренний, быть может:
Отринь советы все, скажи им “нет”
И этому не следуй тоже.

Не раз я свой же нарушал запрет –
Молчать, не спорить с дураками,
Но научился я – греха в том нет –
Держать ответ, играть словами.

Пусть воцарится всюду справедливость,
Но надо быть наивным, чтобы полагать,
Что канут в лету глупость, суетливость,
Вот разве скука будет сладостней зевать.

Мы свято верим, глупые невежды,
Что человек для счастья лишь рожден.
Мудрец бы этой мыслью был смущен,
Коль не питал бы втайне сам надежды.

Дана нам суть, и ею все предрешено.
К чему нелепые пророчества?
Наедине с собой бывает нам смешно,
В толпе же ощущаем одиночество.

Идем вперед, и это так привычно,
Сквозь унижения и скуки ад.
Карьера – все, пусть даже неприлично –
Показывать другим свой голый зад.

Вглядитесь в вещи, лица  чуть пытливей,
Распорядившись должно собственным лицом,
И предоставьте подлецу быть подлецом,
Тогда не будет лик ваш глупым и тоскливым.

Человек – венец творений всех, зануда –
У Фортуны просит вечно подаянья,
Так усердно и настойчиво покуда,
У нее не начинаются стенанья.

Окинь, Фортуна, благосклонным взором
Того, кто честен, неназойлив был
И неудачам вопреки шутил,
И счастьем одари, прекрасным вздором.

Родимся мы с заложенной в нас сутью;
Рядится в одеяния судьбы она;
Бывает, часто мы стоим на перепутье,
Но неизменна суть – наш Бог и Сатана.

Догадок множество, а истина одна,
Но для тоски, унынья оснований нет,
Поскольку есть шум дня, ночная тишина,
Душа, блеск дальних звезд и легкий лунный свет.

То шутка или милость? Смог же Бог –
И суждено нам пребывать в смятенье –
Своим свершеньям подвести итог:
Мы святости и скотства воплощенье.

Ну что за глупость, чушь – эмансипация,
Когда любви нет сладостнее плена,
Когда лишь взгляд божественной Елены
В крови заставил греков искупаться.

Нам суждено, увы, не вечно жить,
Нас призовет к себе однажды Боже,
И Он простит грехи нам наши, может быть,
А мы же все простим Ему, быть может.

Средь истин всех люблю без сожаленья
Ту, что наивно, мило утверждает,
Что истин нет, а есть лишь заблужденья,
Что нашей сути льстят и угождают.

Отвергните – к чему нам сожаленья? –
Те истины, что боль лишь причиняют,
И ложь приемлите, и заблужденья,
Что делают сильней и угождают.

Мы посмеялись бы, возможно, от души,
Когда бы не было так пошло и печально,
Иных мы часто порицаем так нахально,
Как будто сами, право, очень хороши.

Вот кто-то в князи выбрался из жуткой грязи;
Пройдут столетья – и отмоются  потомки;
Но кто брезгливым не был к мрази и подонкам,
Своим потомкам уготовил участь  мрази.

Рисуя образ Божий в призрачных чертах
И вознося, и проклиная, как простушка,
Мы, с благодарностью, проклятьем на устах,
В руках божественных забавная игрушка.

Чтоб скучно не было и было всем привольно
И глупости творить, покуда хватит сил,
Создатель разум дал, а с ним почти невольно
Свободу, волю он лукаво подарил.

Когда изволит Бог играть
И чувствуешь, что сам играешь,
Важней – его не понимать,
А верить в то, что понимаешь.

Приемли жизнь как странный, глупый дар,
С которым нам придется все ж расстаться;
И важно – молод будешь или стар;
И смысла нет на Бога обижаться.

Когда ребенком был, не понимал
Создателя, лишь глупостям внимая,
Теперь, когда давно уж взрослым стал,
Его тем более не понимаю.

Ребенком Бога я не понимал,
Его не видя, не осознавая,
Теперь, когда давно уж взрослым стал,
Его осознанно не понимаю.

Кто знает, что и как там впереди,
Пусть как угодно будет, но не скучно.
Мы постараемся от бед уйти,
С надеждой глупой будем неразлучны.

В себя вливаю чудное вино,
Затем себя ищу, в себе блуждая;
Но если вдруг переберу его,
В себе самом себя с тоской теряю.

От невежества и от сомнений
Убегая, себя забавляю.
Я так часто твержу с упоеньем:
Я не знаю, не знаю, не знаю.

Как не был бы нелеп любой запрет,
Бессмысленны вопросы и ответы,
Мы обретаем смысл, любовь, ответ –
Благодаря и вопреки запретам.

От аромата жизни, воздуха пьянея,   
Я сожалею с грустью, что уйду,
Но потому, возможно, и пьянею,
Что знаю, что когда-нибудь уйду.

Небесного желая и земного,
Отчасти глупы мы, отчасти и умны:
В пороках обаяния так много,
А добродетели, как правило, скучны.

Не богохулен я, всего лишь несерьезен,
Шутить люблю, но Бог – отъявленный шутник;
В своих творениях он величав, курьезен,
Циничен и смешон, ничтожен и велик.

Влюбившись, невозможно быть свободным,
Ведь бьется сердце сердцу лишь в угоду;
Но такова у сердца суть, природа:
Когда оно в плену – оно свободно.

Добру печальны и смешны потуги
Людей его в реальность воплотить,
Ведь мы, чтобы не лопнуть от натуги,
Спешим во благо зло употребить.

Уверовав в красивую идею
Святой свободы, равенства и братства,
Торжественно вручили власть плебеям,
Свою страну рабам отдали в рабство.

Любителей с избытком, как всегда,
Бурь социальных и экспериментов.
Намеренья благие, но беда,
Что остается много экскрементов.

История, давая нам уроки,
Лишь забавляется, играет нами:
Из добродетелей творя пороки
И делая наивных подлецами.

Спрос на святых высоким должен быть,
Ведь подлецов, увы, всегда в избытке
И голод, дискомфорт трудней сносить,
Чем совести терзания и пытки.

 
Возможно, это лишь игра природы,
Но множество значений есть у слов,
И пониманье зла, добра, свободы
Различное у умных и глупцов.

Один грешит, другой же кается,
Избегнуть трудно глупости, измен,
Живем пока, как получается,
Во времена несносных перемен.

Творит себя наивное добро,
Желая страстно быть осуществленной,
Но все, что выше понимания его,
Ломает в гневе диком, исступленном.

История, чтоб от себя же не устать,
Обыкновение имеет повторяться;
Вначале любит вдруг трагедией предстать,
Затем в забавном фарсе покривляться.

Устав от глупости людской и лени,
История нас учит одному:
Желая лишь быть преданной забвенью,
Она давно не учит ничему.

История, чтоб не наскучить нам,
В свои ученики берет глупцов,
Они ж, с грехом и чушью пополам,
Начал найти не могут и концов.

История, чтоб не наскучить нам,
Берет в ученики и идиотов,
Они ж, с грехом и чушью пополам
Урок усвоив, порют анекдоты.

Вчера шестой мы были частью света,
Пусть ложной гордостью, но все ж горды.
Задернут занавес и песня спета,
И кто ж теперь ответит: кто же мы?

Чтоб, в сущности, других предостеречь
От мерзости и глупости свершений,
Костьми решили дружно, смело лечь
Во имя царства сытости и лени.

А, может, смысл истории и суть
В том, что в шутах ее любимых – вздор,
Слепые всем указывают путь,
А зрячие смущенно тупят взор.

Глупец, когда дорвется до свободы, –
Согласно праву и своей природе –
Имеет страсть – его уж не унять –
Чужую жизнь, свободу отнимать.

Адам и Ева изгнаны из рая –
За грех. А эти рьяные евреи
В рай превратили собственный Израиль:
Закрыт Эдем, открыта Иудея.

Не еврей, не глуп, наверно,
Заболел я губерманией,
Странный недуг, но не скверный,
Не опасней обрезания.

Вновь у истории бардак, излом,
И бродят патриоты, стервенея,
Все в настроении обиженном и злом,
Пора, пора на юг лететь евреям.

“Арон, мой муж, – спросила вдруг жена, –
Ты можешь мне сказать, что есть  судьба?”
“Когда евреев бьют”. – “Да ну?” – “Ну да”. –
“А коль не бьют?” – “Ну, значит, не судьба”.

Такое свойство, как неблагодарность,
По сути, так привычно для людей.
Встречается не реже, чем бездарность,
Об этом скажет вам любой еврей.

Сглупил однажды Господу в угоду,
С тех пор ему скитаться надлежит,
Как и его упрямому народу,
Судьбы трагичной символ – вечный жид.

“Вы не еврей? И так умны.
Как это странно, непонятно.
Все возражения смешны.
Вы исключенье, вероятно”.

© Кененсаринов А.А., 2008. Все права защищены
Произведение публикуется с письменного разрешения автора