Зура

(Рассказ)

На тонкой ветке большого дерева хулиганила синица. Она раскачивалась, слетала, садилась на ствол, опять прыгала, цеплялась за эту ветку и снова раскачивалась. Так повторялось много раз. То ли птаха в черной шапочке находила что-то съестное, то ли просто баловалась, потому что была молоденькой, радовалась теплому ветру, зеленой листве, веселому солнцу. Зура смотрел на московскую синицу, улыбался, вспоминал своё детство, свою молодость и тоже радовался. Радовался, что зима закончилась, снег растаял. Лед не надо долбать топором, приваренным к тяжеленному лому. Асфальт не надо посыпать химией, а листья распустились, крепко держатся на деревьях и не падают.

Зура следил за синицей, за веткой и ему показалось, что ветка улыбается. Нет, это была не ветка! Это была змея! Длинная, толстая, как ветка, вокруг которой обвилась, слилась с ней, следила за синичкой и выжидала, чтобы схватить неосторожную птаху. Змея, такая же, как та, которую он убил давным-давно, когда в первый раз увидел свою Айджан. Маленькую, как эта синичка. Айджан стояла на тропинке, а гюрза, здоровенная гюрза, скрутилась как пружина и готовилась наброситься. Зура шел с поля, с прополки, без работы на земле в аиле на учительскую зарплату не проживешь, сразу сообразил и убил текменем. Проводил девушку. Так они познакомились. Нет, никакой гюрзы на ветке не было. Показалось.

Зарлык, которого русские прозвали Зура, уже подмел двор, отнес в большой железный бак бутылки, разбросанные возле магазина «24 часа» ночными алкашами. Собрал и высыпал в жестяную урну окурки и теперь наблюдал. Как подрастает трава. Зеленая, сочная, совсем не такая, как дома в Киргизии. Как порхают синички. Там, дома Зура их не видел. Смотрел, как ранние жильцы выходят из подъезда, ворчат на сонных, спотыкающихся детей, усаживаются в автомобили, медленно выезжают или быстро уходят. Будут долгий день стоять, сидеть, чего-то делать на своих работах в офисах или ещё где, в детских садах, школах, чтобы зарабатывать большие деньги сейчас или потом, когда вырастут и выучатся. Они пройдут, не замечая его, за близкими и далекими деньгами, а Зура будет стоять возле большого дома, глядеть, как рассветает. Вдруг ослепил прожектор и прямо на него вылетел очумевший от ночной езды водитель дальнобойщик. Зура шарахнулся от него, чуть не упал, но через секунду по тому, как вдруг враз ожило всё что дремало, как пробудилось, зашумело, сообразил — это солнце. Солнце пробилось сквозь мрак, раздвинуло его и ослепило небо, город, деревья, дома.

Такое пробуждение Зура любил. Ждал его. Даже не ждал, а караулил. Вставал пораньше, затемно завершал работу и ждал первые лучи. Как начало новой жизни. Как воскресение природы. Это слово Зура узнал здесь, в Москве. Оно понравилось. Вслух говорить такое при своих было не положено. А про себя повторял часто. Было оно чистым и сочным, будто капель на ледышке, будто первый лучик солнца среди ночного холода. Зура не был набожным и, хотя считался правоверным, рвением не отличался и молился для вида. Чтобы не отличаться от своих. Так делали многие, почти все, но говорить об этом тоже было неположено.

За уборку возле магазина ему доплачивали. Ночью водкой торговать запрещено. Палёной особенно. Продавщицам следы скрывать некогда, а молчаливый и понятливый Зура оказался и к месту, и кстати. Работа простая. Могли и не доплачивать. Всё равно обязан убирать двор, но не хотели рисковать. А ему сотня в неделю или бесплатная просроченная еда из магазина очень кстати.

«Чего сегодня моя красавица придумала на завтрак? ─ размышлял Зура. ─ Яичница была вчера, а два раза подряд одинаково Айджан не кормит».

Зура подумал о жене и снова улыбнулся. Как солнышку. Как веселой синичке.

— Сколько же она натерпелась, когда перебирались сюда — непонятно почему подумал дворник и мысли его переместились лет на десять или двенадцать назад. Зура теперь точно и сказать сразу не мог. Надо было считать, чтобы получилось точно.

В родной Киргизии стало совсем плохо, а где-то, около границ, чуть ли не война началась, поползли слухи, будто там мужчин забивают на смерть палками, женщин насилуют, потом вспарывают им животы, а детей угоняют неизвестно куда и продают. И Зура, тогда ещё Зарлык, решился. Не из страха за себя. Из-за сына. Мальчика семи лет. Самый подходящий для торговцев возраст. Страшно ему стало, что его родненького порежут на куски и продадут на органы богачам. Кому почки, кому сердце. Этот ужас стал преследовать.

Человек рассудительный, он расчертил лист бумаги и, как когда-то делал для самых главных решений его отец, всеми уважаемый единственный учитель в аиле, справа поставил шариковой ручкой большой плюс, слева минус и стал писать за и против. Выходило почти пополам. Односельчанин, дальний родственник, приехавший на свадьбу своей дочери, рассказывал, будто там, в России, в Москве можно неплохо устроиться и заработать. Хватит самому и семье хватит. Говорил он, что может устроить дворником. Что работа эта не тяжелая. С утра подмел свой участок, покрасил что велят, почистил, перенес в мусорные баки разбросанный по двору хлам, а потом свободен. Можно и подработать. Что-то жильцам поднести, что-то вынести. Да мало ли чего еще. Главное устроиться с жильем. Но это тоже разрешимо. В больших домах в подвалах есть комнаты. Специально для таких, как они. С водой светом и даже с душем. Можно и еду приготовить и вымыться, и постирать. И жену можно пристроить. Главное задружиться с начальством. Особенно с участковым и мастером. Делать, что те скажут. Не возникать, когда недодадут зарплату. Ну и так далее. В любом случае получится заработать много больше, чем здесь.

Старший сын ехать отказался. Был он много старше брата, совсем взрослым, самостоятельным. Жена у него была на сносях и трогаться в неизвестный путь было опасней, чем оставаться дома. Сказал, что может никакой войны и не будет, а если будут какие моджахеды или еще кто, так неизвестно, придут к ним или обойдется. Сказал, что управится один и с землей, которая досталась их семье после колхоза, и со скотиной. Да и родственники жены, если чего помогут. «А еще, — сказал старший, — если удастся чего скопить там, в Москве, то, может, и на ремонт трактора хватит».

Почему-то эти слова про трактор окончательно убедили Зарлыка. В мыслях он уже был там, в далекой Москве, зарабатывал деньги, переводил их в доллары, пересылал своему старшему. Представлял, как стал почти новым отремонтированный «Беларусь», доставшийся им от бывшего председателя колхоза как металлолом, за смешную цену, как они с сыном по очереди пашут их семейные три гектара, а после за деньги другие поля. Как сначала берут в аренду у соседей землю, а потом вообще выкупают. Как строят новый большой дом, как всё складывается удачно и здорово.

Когда родственник отгостился, поехали с ним. Тот всё знал и без него неизвестно как бы они добрались. Правда, натерпелись и Зарлык, и его жена страху основательно. Этот родственник дал им два пакета и велел хранить и беречь больше самих себя. Потому что опий. Афганский. И если пропадет, то их всех зарежут. А если не зарежут, то «поставят на счетчик», а это еще хуже. Жена Зарлыка, маленькая, всегда молчаливая синичка, отобрала у него пакеты, пришила к своим трусам как пояс полоску из бязи, переложила гадость в узкие полиэтиленовые пакетики, запаяла утюгом, а потом затолкала все это в пояс. На ней, под юбками и халатом, ничего не было видно. Зарлык возмущался, негодовал, но она не отдала. Говорила, что если поймают, ей с маленьким ребенком ничего не будет, а если и будет, то чуть-чуть, а если поймают его, тогда всем будет очень плохо. Потому что без него они пропадут. И обошлось. Ни собак, специально натасканных на запах, ни ещё чего подобного по дороге не случилось. Вышли из поезда ночью задолго до Москвы, пересели в «УАЗик», который ждал родственника. Там отдали пакеты страшным на вид людям. Те провезли их через лес, потом по болоту, еще Аллах знает где. В конце концов, они оказались на почти пустой остановке. Долго ждали автобус и в нем добрались. В Москве родственник и вправду имел знакомых. Не бросил, привел к начальнику участка. Подарил тому большой пакет с изюмом, орехами, другими восточными товарами, которые купил на ближайшем рынке, и попросил взять семейство Зарлыка на работу. Начальник сказал, что мест нет, все места заняты, что народа нынче наехало полным-полно. У Зарлыка сердце оборвалось. Подумал: «не уж-то зря ехали, терпели страх, рисковали из-за наркоты». Но родственник не смутился, повздыхал, покивал головой, поцокал языком и начал расхваливать Зарлыка. Какой тот трудолюбивый, неприхотливый. И жена его такая же.

─ Ну, уж и не знаю, что с вами делать, ─ вздохнул начальник.

А родственник расхваливал и расхваливал.

Зарлык тоже стал поддакивать. Начальник поговорил с ним, спросил, чего тот умеет делать, подумал, повздыхал и в конце сказал:

─ Ну, ладно уж… Как, говоришь, его зовут – Зура? Попробую взять в штат. На два месяца, а там видно будет. Зарплату буду выдавать сам. ─ Подумал и назвал до смешного маленькую сумму. Столько Зарлык и дома мог заработать.

─ А жить где им, покажете? ─ Тут же встрял родственник. ─ Помогите устроиться.

─ Жилье дам. Но за него и за все остальное, ну там свет, воду, надо будет платить, как положено.

Родственник вздохнул и тихо, как сам себе, прошептал:

─ Не прожить им с женой и дитём на эти деньги. Не прожить.

Начальник посмотрел сурово:

─ А чего, жена убирать может? Могу уборщицей в подъездах убирать тоже временно взять, ─ и удвоил сказанную раньше сумму. ─Пойдет?

Родственник и Зарлык кивнули.

В подвале, куда привел начальник Зарлыка, до этого, наверное, жили только крысы. У Айджан глаза набухли и вот-вот могли политься слезы. Она всегда полагалась на своего рассудительного мужа, верила ему и, не раздумывая, поступала, как он говорил. И вот теперь смотрела на это жутковатое место, представляла, как её маленький мальчик будет здесь, после просторного родного дома, ютится. Она не понимала, как Зарлык мог привезти их сюда и какая же это лучшая жизнь, если жить в такой грязной, гнилой каменной клетке.

Начальник увидел её глаза и, должно быть, что-то ёкнуло у него. Сказал: «Нет, здесь не получится. Есть у меня отличное место».

Минут через пять вошли в полуподвал. Просторный, чистый, светлый.

─ Здесь раньше художники снимали для мастерской. А недавно съехали. — Пояснил начальник. — Пользуйтесь, пока не сдали снова. А со временем подыщем что-нибудь приличное.

Начальник передал Зарлыку ключи. Сказал родственнику, чтобы завтра к восьми привел Зарлыка с женой к ДЭЗу, познакомил с мастером.

─ Мастер про вас будет знать, я скажу, а сегодня обустраивайтесь.

Родственник проводил его, сказал Зуре чтобы наводили порядок, никуда не отлучались и ушел, а вскоре начали подходить люди. Их люди, киргизы. Одни притащили кровать, другие – широченный диван. К вечеру жилище оказалось обставленным мебелью. А когда стемнело, появился родственник с большой сумкой, полной еды. Вскоре за столом собрались те, кто заходил днем. Знакомились, обнимались. Зура пожимал руки. Как их всех зовут, запоминать у него не получалось. Из долгих разговоров того вечера повторялось и повторялось одно: надо держаться вместе, тогда не пропадешь. Своих предавать и закладывать нельзя. Чужих – сколько угодно, если от этого будет выгода. Зура не привык так мыслить. Отец учил другому. Да и он своих детей тоже учил другому. Но он помалкивал, кивал, со всеми соглашался. Много чего они с женой наслушались в тот вечер. Под конец посиделок родственник подмигнул гостям и предложил закурить. Те обрадовались. Взяли по сигаретке. Зуре родственник не дал сигарету. Тот было обиделся, но, когда раскурили по запаху понял – анаша. Когда соплеменники разошлись родственник рассказал, кто из них чего стоит. Сказал, что если будет за него держаться, то быстро поднимется, а про наркоту чтобы помалкивал. Дал небольшую пачку денег и на ухо прошептал, что если повезет, то в месяц можно раз в двадцать больше поиметь. Потом оглядел жилище, покачал головой и сказал, что в этой мастерской им долго не жить. Посоветовал поскорей присмотреть подвал попроще, но такой, чтобы был с водой, трубами отопления и канализацией. А главное, с прочной железной дверью. Подмигнул, засмеялся, сказал: «Потом объясню, для чего».

Попрощался и ушел. А у Зарлыка и Айджан началась с утра новая жизнь.

Прошло много лет, а почему-то сегодня, глядя на веселую синицу, вспомнилось. Зарлык, теперь уже Зура, свистнул ей, помахал рукой и отправился завтракать.

Каждый день мастерша собирала дворников, уборщиц, и прочих на площадке перед офисом. Приходить было приказано в восемь. Хотя в восемь начиналась планерка у них, мастеров и других начальников. Перед планеркой, минут за пять Наталья Владимировна проходила мимо. Наметанным глазом зыркала, запоминала, кого нет, и входила в дверь. Летом было тепло. Шелестела листва, пели птички. Зимой стоять на морозе целый час, а то и больше было плохо. Они между собой переговаривались, ругали злую тетку, что издевается над ними, но приходили пораньше, чтобы не опоздать. Потому что если опоздаешь ─ штраф. И ждали.

Возле входа в ДЭЗ на столбе полгода назад прикрепили камеру. В самом офисе в компьютере всё записывалось. Говорили, что Мастерша смотрит запись и тех, кто опаздывал, делал не по её или плохо говорил ─ штрафовала. Обычно на тысячу. А которые возникали, ─ на три, а то и пять. Но на пять редко. Очень редко. Это означало увольнение.

Платила мастерша вдвое больше, чем когда-то в самом начале назначил зарплату начальник участка. Давала жильё. За жилье вычиталось из зарплаты. Жилье было в подвалах. Спали на старых диванах или кроватях, которые давно, еще до них жильцы выкинули на мусорку, а прежние дворники починили и притащили в жилище. Столы, стулья, холодильники и телевизоры были оттуда же. Но за аренду имущества мастерша тоже брала деньги. Еду готовили на электроплитках. За электричество тоже вычитала. Была душевая с порванным гибким шлангом. Маленький темный закуток. Грязный, с облупленной штукатуркой, покрытой черной плесенью и остатками краски на стенах. Сперва долго-долго из крана текла рыжая ржавая, вонючая холодная вода, потом теплая. Из душевой воняло гнилью. Унитаз был рядом. Заходить туда было противно. И за воду мастерша вычитала.

Раз в неделю она приходила с проверкой. Орала. Долго. Громко. Кричала, что грязные свиньи, что живете в столице, а как в своих чумах, что всё засрали, что развели антисанитарию. Что всюду тараканы и клопы. Кричала, что всех разгонит. Кричала, что раз такие идиоты и ни на что не способны, то сама купит дихлофос и другие средства, что сама изведет эту привезенную из чуркистана насекомую заразу. Собирала с каждого деньги на отраву для тараканов и уходила.

Иногда в пятницу поздно вечером приходил участковый. Спрашивал про прописку. Они говорили, что паспорта у мастерши, он орал, что всех выдворит за пределы без права возвращения, а пока выходные и миграционная служба не работает, засадит до выяснения в обезьянник. Его просили не выгонять, давали деньги. Он говорил: «Ну, чёрт с вами, пользуйтесь моей добротой, живите пока. Но чтобы тихо, как мыши, и ни каких противоправных действий! И чтобы не вылазить на свет божий!». Иногда не орал, а просто брал деньги и уходил.

В понедельник после планерки Наталья Владимировна выговаривала за то, что давали участковому. Говорила, что и так ему будет жирно от тех денег, что она ему дает.

Они вздыхали, согласно кивали, хотя знали, что никаких денег она участковому не дает. Видели, чем они занимаются в его комнате. Уборщица узбечка подсмотрела и по секрету рассказала. Однако помалкивали. Денег, которые оставались, наскребалось на житье и послать своим на родину. Там эти присланные доллары считались хорошими деньгами, и о далекой России говорили как о сказочно богатой стране, а о работавших там родственниках, как о счастливцах, которым здорово в жизни повезло.

Зуру Мастерша уважала. Платила на треть больше остальных. И Айджан больше, чем другим уборщицам. А Зура Наталье Владимировне по пятницам делал подарки. Небольшие, но каждую пятницу. Например, принесет домой картошку на неделю. Или еще чего из овощей. Получалось, ему недорого, а ей не надо надрываться, тащить из магазина. Обычно это не стоило денег и самому Зуре, потому что картошку он брал в «24 часах». Айджан мыла у Мастерши в квартире полы, вытирала пыль. За это Мастерша не заставляла их работать в выходные, и они занимались своими делами или отдыхали.

Зура с семейством давно уже, лет пять, жил в чистом подвале. Подвал этот он нашел сам. Когда было велено закрыть подобные помещения, наделали толстенных, корявых железных дверей и послали сварщика вместе с двумя дворниками устанавливать. Раз и навсегда. Чтобы, как сказал главный инженер, «никакая сволочь туда нос не совала». Зура в этом мероприятии принимал участие и сразу оценил возможности и плюсы сухого подвала. Когда остался вдвоем, попросил, и сварщик приварил дверь очень по-хитрому. Казалось, что она заперта на висячий замок, а на самом деле, даже сбив замок, открыть было невозможно. Потому что заперто было изнутри. Зура придумал хитрые запоры, которые мог открыть только он. Подвал был длинным почти на треть дома. У входа дворник ничего не делал, оставил таким же загаженным бомжами и кошками, и даже, наоборот, завалил хламом и мусором из глубины помещения, всюду понабросал ржавых рваных листов жести со старых крыш. Начальству казалось, что в такой грязи жить невозможно, сдавать или подо что-либо использовать этот хлев у них мысли не возникало. Поэтому, когда Зура попросил разрешения жить там, возражений не было. Для отвода глаз он поставил поблизости ко входу старые диваны, стол, накрыл все это тряпками. В общем, изобразил скудное отвратительное проживание. А там, дальше, за невидимой в темноте другой дверью устроил настоящие хоромы. Поклеил обои, провел воду, поставил ванну, туалет, раковину. Благо канализация в подвале была. Вентиляция тоже. Получилась просторная теплая квартира с огромным санузлом и кухней.

Жильцы после покупки новой просили безотказного дворника вынести старую мебель в мусор, давали немного денег за это, и постепенно жилище наполнилось неплохой мебелью, иностранным холодильником, телевизором.

Скоро младшему сыну исполнялось четырнадцать. Сын был радостью семьи. Одной из немногих, настоящей. Парень вырос умным, крепким, добрым. Зура научил его русскому и киргизскому языку, арифметике и всему, что знал и умел сам. А это было немало! Мальчик с раннего детства пристрастился к чтению. Благо книг жильцы выбрасывали много и разных. Родственники умерших стариков часто просили вынести из квартир книги. Наверное, считали их ненужным хламом, занимавшим пространство квартир. Зура переносил к себе в подвал, а его маленький Кулчоро, или по-здешнему Коля, читал.

Однажды услужливого дворника попросили вынести всё после смерти старого профессора. Наследники продавали квартиру, делали ремонт и не хотели, чтобы вещи мешали. Зура лучшее перетащил к себе. Мебель подремонтировал, переделал, а когда разбирал резной дубовый шкаф нашел тайник. Там были бумаги, пергаментные листы. Судя по виду древние. А еще тоненькая тетрадка, в которой, наверное, сам профессор написал об этих листах. Зура почему-то никому, даже жене, про них не рассказал. Когда никого не было дома, разбирал находку и понял, что это старинный список с ещё более древних книг. В тетрадке профессор записывал отрывки, которые сумел перевести и расшифровать. Зуру потрясла страничка, где профессор то ли перевел, то ли записал свои размышления, о простой картинке, которую много раз наблюдал и сам. Про то, как ползает по окну пчела или оса, или муха, бьется о стекло, а вылететь не может, хотя рядом открытая форточка. Муха не видит форточку, не видит стекло, для её зрения стекло – это открытое пространство и она пытается пролететь сквозь него. Такое у неё устройство глаз.

«Так же и кошка,— вспоминал Зура. — Смотрит на телевизор и не видит, что там происходит, никак не реагирует, даже если показывают других кошек или мышей. А значит, и человек многого не видит из того, что есть в мире. Слепо тычется, пытаясь найти выход, но не может. И лишь некоторые случайно открывают невидимое и проникают в таинственный, неведомый мир».

«И вправду,— думал о прочитанном Зура, — человек сразу видит стекло и не бьется в него, а открывает стеклянную дверь и выходит, но чего-то другого наверняка не может увидеть, а это невидимое глазу может быть вот тут где-то рядом и неизвестно куда оно ведет, что открывает. Может быть, путь к счастью?»

Об этом писал в тетрадке профессор. Писал, что у человеческих глаз есть ограничения, и они многого не способны видеть, а значит, если бы видели, то могли выходить и входить во многие неведомые двери и пространства! Но вопрос, как их увидеть? Как обнаружить? Как сделать так, чтобы видеть это самое невидимое и неведомое? Пчела, кроме зрения, обладает способностями обнаруживать нектар, собака может по запаху найти то, чего не видит. И так далее. Значит, и человек должен развивать все способы познать больше. А в первую очередь должен тренировать мозг.

Потом Зура удивился, что в рукописи написано про стекло. Подумал: «Не уж-то стекла такие древние?» Но сообразил – в пергаменте, наверное, речь шла о слюде или чем-то подобном, а профессор так перевел.

Древний текст был на фарси. Зура, хотя родом из Киргизии, но неплохо читал и понимал этот язык. Научил отец, который долго жил в Таджикистане, окончил там университет и в юности подрабатывал в археологических экспедициях. Отец много рассказывал маленькому Зуре о той его жизни. Научил читать и писать на языке персов. Потом там же учился сам Зура и тоже, по примеру отца ездил в экспедиции. В студенческом общежитии большинство студентов были таджиками, и Зура через год говорил так, что незнакомцы думали, будто он таджик. За годы многое позабылось, но, разбирая листы, быстро вспомнил. В старинных текстах он перевел секреты того, как гипнотизировать, узнавать болезни, лечить людей. Но сильнее всего старался он перевести и понять страницы, в которых описывалось, как научиться видеть невидимые пути. Как проникать в закрытое для людских глаз пространство. Профессор нашел в тексте описание рецепта отваров, и способ их приема для «прозрения», но в тетрадке с горечью написал, что не может разгадать названия некоторых трав, других компонентов. Да и предшествующие приему упражнения не полностью понимает. Зура же легко перевел эти названия, потому что многие знал с детства. И асаны легко понял.

В конце концов, совсем недавно удалось собрать полный состав для снадобья, и он начал очищать и тело, и душу, строго выполнять упражнения и другое. Не есть было несложно. Чтобы заглушить голод он, как предписывала рукопись, неспешно делал утром и вечером упражнения и жевал собственный язык. Наверное, рассуждал Зура, на языке образуются бактерии или еще что, пригодное в пищу. Из настоящей еды надо было съедать утром в полдень и вечером по чайной ложке меда, медленно рассасывая и запивать чистой водой. Воды можно было пить по желанию, а отвар принимать после меда. Зура следил за своим поведением, иногда ему казалось, что начинается, но потом это прозрение проходило, и он начинал жить обычными мыслями.

Сыну скоро четырнадцать, вспоминал тогда Зура. Он знал, что Кулчоро мечтает о красивом телефоне с интернетом, и давно решил подарить. Смартфон. С большим экраном. С двумя симками, чтобы мог говорить и с Киргизией, со старшим братом, другими родственниками и с ними в Москве. Благо во дворе сразу в трех квартирах меняли окна, и потребовалось выносить старые рамы, подоконники и много еще чего. А бросать в мусорку такое было запрещено. Надо заказывать дорогой контейнер. Вот и обращались к нему. Зура решал за полцены. Так и накопил деньги. После завтрака пойдет и купит этот телефон, а в обед подарит сыну, они всей семьей отпразднуют день рождения, а вечером уедут домой, в Киргизию. Зура давно билеты купил. Хорошо, что позаботился заранее. Удалось взять хорошие места в середине вагона. В купейном вагоне. Два нижних и для Кулчоро верхнее. Старший сын звонил, рассказал, что новый мотор, другие детали собрал, установил на их тракторе, вспахал землю и засеял. А теперь будет пахать соседям. За деньги. И к осени окупит большую часть ремонта. Зура радовался, что в Москве скопил с помощью родственника немало денег и осенью Кулчоро сможет поступить в университет.

А если повезет, то, может быть, сейчас или совсем скоро наступит прозрение и он увидит путь к счастью, или близкий путь домой, в родной аил, и тогда не надо будет туда ехать на поезде, а просто шагнул – и оказался на дороге возле дома. Отряхнул пыль с ботинок, снял их, оставил на коврике у порога и вошел. Почувствовал родной запах, увидел выросших старших внуков. Обнял сына…

Все это по дороге на завтрак размышлялось и говорилось в голове Зуры. Он улыбался добрым мыслям, удачливости. Рассуждал, что не надо, когда поедут к себе в Киргизию, брать всякий хлам. Только самое ценное. Деньги он уже перевел, и старший сын их получил. Так что все в порядке. А сейчас, перед завтраком надо прилечь, отдохнуть.

Через неделю жильцы стали жаловаться в ЖЭК, что из подвала неимоверно воняет. Обнаружили труп. Вызвали полицию. Пришли участковые. Моложавый закурил, сказал:

— Я его знаю. Это дворник, Зура. У него полгода назад сына убили. Наркоманы. За просто так. Под руку подвернулся. Нужна была доза, а у пацана ни денег, ничего ценного не оказалось, и со злости прибили. И его, и жену дворника. Видать, кинулась заступаться, ну и её приложили. После такого этот Зура должно быть, и подсел на конопельку. И видишь, сгорел. За полгода.

— Да ладно, — усмехнулся старый, — от анаши не помирают. Тут, должно быть, герыч. Видишь, какой худой. Воняет, а не распух. Хотя чтобы за полгода сгинуть – это большой вопрос… Тут, пожалуй, не в герыче дело. А ты его давно знал?

— Да года полтора, ну, может чуть, больше. С тех пор, как из своей Киргизии сюда с семейством на заработки приехал.

© Александр Горохов