Пятый день недели

(Рассказ)

Было уже за полночь…

Сегодня пятница*.

(*Пятница – священный день у мусульман, считается счастливым днем любых начинаний)

Над землей стелется туман. Он так плотен, что в десятке метров ничего не видать.

Пошедший сразу после полудня, первый в этом году, снег, выбелил стылую землю, словно кто-то омыл ее молоком. К ночи снег уже достигал щиколоток».

Он еще издали услышал брех собак и понял, что подходит к какому-то аилу. Он шел, то и дело проваливаясь, а частые сугробы, время от времени поднося посиневшие от холода руки ко рту, чтобы хоть немножко отогреть их своим дыханием. С тех пор, как вышел из зоны, он ни одного дня не прожил по-человечески… Мучил голод. Уже несколько дней во рту не было ни крошки. Выйдя на волю, он две недели проболтался в городе и эти четырнадцать-пятнадцать дней, проведенные не за колючей проволокой, показались ему куда тягостнее месяца, прожитого в колонии. Хоть бы одна знакомая душа была в городе! Одни чужие, равнодушные лица. Лагерные дружки давали ему какие-то адреса, телефоны, но он где-то выронил бумажку, на которой все это было записано. Стыд, воровская гордость не позволяли ему попрошайничать. Это занятие он глубоко презирал. По нему, гораздо благороднее и выгоднее было воровать. А еще лучше – подкараулить кого-нибудь в темном местечке, показать нож и раздеть. Шмотки потом можно сдать какому-нибудь барыге, а в карманах могли оказаться и деньги. Однако страх снова вернуться за решетку, едва выйдя оттуда, мешал ему решиться на это. В городе оказалось трудно найти какое-нибудь пристанище. Пришлось ночевать на железнодорожном вокзале, а днем бродить по городу. За эти дни лицо его обросло густой, жесткой щетиной, тело пропахло потом. Он чувствовал се-бя лишним в этом городе, лишним вообще в жизни…

Незнакомый аил… Сквозь туман смутно мерцали не погасшие еще кое-где огоньки ламп. Аил глубоко спал. Тишина… Люди называют эту пору суток «воровской порой». Бери, что пожелаешь, и уходи спокойно на все четыре стороны. Никто и не заметит. Он уже близко подошел к аилу, но все еще никак не мог учуять запах дыма очагов. Этот испытанный признак говорил о том, что очаги уже погасли и люди давно спят. Воровская натура и сейчас дала о себе знать: в голове замерцала заманчивая мысль пробраться в одинокий домик на окраине аила, незаметно взять что-нибудь из продуктов, какую-нибудь теплую одежду и смыться. Два беса боролись в нем, один шептал: «Терпи уж, не помираешь ведь с голода, иди своей дорогой», другой же подталкивал: «Чего ты боишься? Такого шанса у тебя уже не будет! В такую погоду голодный, раздетый, ты не дойдешь до дома. Иди же, не трусь!» Второй бес взял верх. У дверей домика он замер, огляделся по сторонам, потихоньку взялся за холодный металл дверной ручки, осторожно потянул ее не себя. Предательский скрип двери заставил вздрогнуть. Екнуло сердце. С этого мгновения он уже все время чувствовал гулкое биение своего сердца. Через порог темной, как могила, передней, он сначала пере-кинул левую ногу, суеверно веря, что этим отводит беду. Вместе с вором в дом ворвался лоток морозного воздуха.

В доме стояла пронзительная тишина. Ему показалось, что здесь никто не живет, однако, сделав в непроглядной темноте несколько шагов вперед, он почувствовал, как из глубины дома в лицо пахнуло теплым воздухом. Осторожно ступая, прошел через переднюю, заглянул в ближайшую комнату, замер у двери, притаив дыхание. Ни единого шороха. Лишь биение его собственного сердца нарушало мертвую тишину. На цыпочках вошел в комнату и в противоположном углу вдруг увидел две светящиеся точки, похожие на горящие волчьи глаза. Невольно отпрянул назад, замер, трясясь всем телом, словно окунулся в ледяную полынью. Чего только не пережил он за эти несколько мгновений! И только догадавшись, что это светятся гаснущие уголья в железной ??? он перевел дыхание. В комнате чувствовался слабый запах угара. ??? нему примешивался еще кислый аммиачный запах, запах человеческой мозги. Инстинкт подсказывал вору, что в доме кто-то есть. Он медленно двинулся вперед. Под руки попадались какие-то вещи, он ощупывал их, но в непроглядной темноте не мог определить, что это такое. Густой туман на улице словно плотным занавесом завесил единственное окно и даже тот смутный свет, обычный в снегопад, в комнату не проникал. Где искать продукты в этой ??? Голод мучил его, одна мысль о съестном наполняла рот слюной. Он попытался по запаху, по-собачьи, поискать пищу. Однако стойкий запах мочи перебивал все остальные запахи. Наощупь, держась за стену, вор сделал несколько шагов вперед и вдруг увидел на полу слабенькую, едва заметную полоску света, падающую из соседней комнаты через щель приоткрытой двери. Он отшатнулся, хотел отступить в переднюю, но тут из той комнаты, откуда падал свет, раздался хрипловатый голос, насмерть перепугавший его, и он замер на месте, словно таинственный голос пригвоздил его. Он приник к стене. Сердце суматошно заколотилось в груди, стук его был четок и громок, как тиканье часов. Голос умолк. Вор дал, что сейчас свет станет ярче, обладатель голоса выйдет из комнаты и тогда… Но тут снова раздался тот же хриплый голос. Каждый звук этого непонятного голоса, словно давил на него… Никто не выходил из соседней коматы и вор, убедившись в том, что непосредственной опасности быть обнаруженным, пока нет, расслабился. Судя по голосу, разговаривала женщина, скорее всего, очень старая. Мысль о том, что в доме всего лишь одинокая, к судя по запаху мочи, больная, беспомощная старуха, подбодрила его, прогнала куда-то страх, который всего лишь несколько мгновений назад ледяным комком подкатил к самому сердцу. Ступая на цыпочках, он подошел к той двери, из-за которой доносился голос. Через щель осторожно осмотрел комнату. На столе, посередине комнаты, едва мерцала керосиновая лампа, фитиль которой почти совсем догорел. Старуха, как он и предполагал, очень дряхлая, лежала на кровати. Тень от ее плоского тела, маленькой головки отражалась на стене. Запах мочи, ко-торый вор учуял еще в передней, шел именно из этой комнаты. Он почувствовал брезгливость. Веки неподвижно лежащей старухи были прикрыты, но губы все шевелились, хотя не было понятно: бредит ли она или разговаривает во сне… Вор, продолжая изучать комнату, прислушался к ее бормотанию. Дыхание ее было прерывисто, голос слаб, и вору пришлось напрячь слух, чтобы что-то разобрать. Она, видимо, бредила:

– Пришел мой час… О господи, прости мои грехи, если они были… Старалась я жить в этом мире не хуже людей.. слава тебе, не жалею я ни о чем…

Старуха сделала небольшую паузу, затем продолжила: – Ты даровал мне душу, ты и заберешь…

Она вдруг заплакала. Плоское ее тело оставалось неподвижным, от плача подрагивало лишь лицо.

– Даже если не доведется увидеть больше мою Алмакан, донеси до моего слуха ее плач по мне, господи, – умоляюще промолвила старуха. – Может, спокойнее будет лежажать в могиле… Уже неделю в горле все сохнет и сохнет… Патима, ай, Патима! – жалобно позвала она кого-то. – Дай глоточек воды… Горит все внутри, горит…

Вору, уже удостоверившемуся, что во всем доме не было ни единой живой души, кроме него и старухи, стало жалко ее. Он направился в переднюю, где давеча нащупал ведро с водой. Но едва он сдвинулся с места, как заскрипела входная дверь. Он в отчаянии заметался, затем спрятался за дверцу приоткрытого пустого шкафа, стоявшего в углу комнаты. Снова тревожно заколотилось сердце, трясущаяся рука метнулась в карман ватника, где он держал сделанный в зоне кнопочный ножфинку. В случае чего он был готов пустить его в дело.

Заскрипели половицы в передней. Там зажегся свет. Немного погодя человек зашел в комнату. Это была женщина. Она была в ночной рубашке, поверх которой было накинуто пальто с норковым воротником. На ногах грубые мужские сапоги. Ноги ее выше голенищ сапог ярко белели при падающем из передней свете.

– Бр-p-p! – поежилась она. Это была сноха старухи. – Странно, я ведь, вроде, закрывала дверь? Может, кто нарочно открыл? – Она прошла мимо шкафа, за которым спрятался вор. Его обдала волна аромата духов, запаха теплого женского тела. Эти запахи прогнали куда-то страх, напротив, он приободрился и невольно даже поправил свою изношенную шапку, словно женщина могла его увидеть. Она была, вроде бы, молода, очень стройна, с красивыми чертами лица. Длинная толстая коса падала поверх пальто ниже пояса. В глубоком вырезе рубашки смутно виднелась высокая грудь и вор, истосковавшийся за семь долгих лет по женской ласке, почувствовал вдруг волнение. Запах многих вещей из этого мира, он, оказывается, забыл за эти годы… Запах водки, денег… вот таких вот прекрасных женских тел…

– Воды, воды… дайте попить… Горю вся…

– Нет воды! – грубо сказала женщина. – Пьешь, пьешь, а потом под себя мочишься! Нет воды! Нет!..

А старуха все это время повторяла:

– Воды, воды… хоть глоточек…

– Хватит, с утра ты почти ведро выпила! Замолчи!..

– Какой сегодня день? – спросила старуха, не слушая женщину. – В какой день мы живем, а?..

– Какая тебе разница? Пятница сегодня, пятница! – раздраженно ответила женщина. Вор отметил, что тон, которым она разговаривала со старухой, совершенно не вязался с ее внешностью.

– Пятница?.. – переспросила старуха. – Так сегодня пятница?.. Пятый день недели?.. Говорят, что умершие в этот день попадают в рай… Начинают там новую жизнь… Слышала я такое. О господи, смилостивься, если возьмешь, то возьми меня сегодня…

– Что ты бормочешь?.. Спятила, что ли…

– Воды… – жалобно попросила старуха. – Воды…

– Замолчи! Нет у меня сил каждый день отстирывать твою мочу! Не дам я тебе пить, можешь не просить! – грубо отрезала женщина.

Она наклонилась к лампе поднять догоравший фитиль и вор на мгновение увидел в разрезе рубахи ее упругие груди, похожие на две грозди винограде. Дрожь прошла по его телу. Ээ-эх! Если бы она встретилась ему в другом месте! Он вспомнил слова, которые частенько повторял один из лагерных мудрецов: «Бог создал женщину для услады мужчин». Ему вдруг до смерти захотелось хотя бы кончиком пальца коснуться соблазнительного тела этой женщины…

– Воды… – причмокнула сухими губами старуха. – Пить…

– Вот заладила! – разозлилась женщина. – Даже умереть не может спокойно!..

Громко стуча сапогами, она вышла в переднюю, вернулась оттуда с кружкой воды.

– На, пей! – сунуле она кружку к губам старухи. – Пей, если только от этого зависит спасение твоей души.

Старуха, судорожно захлебываясь, сделала несколько глотков.

– Пей! Напейся досыта! – раздраженно говорила женщина. – Пей же, будь ты проклята!..

Вновь хлопнула наружная дверь. Судя по тяжелым шагам, на этот раз в дом вошел мужчина. Вор вмиг весь подобрался, теснее прижался к стене, рука поудобнее взялась за рукоять ножа.

Услышав шаги, женщина торопливо выплеснула воду в сторону шкафа, за которым прятался вор. Брызги ледяной воды попали ему в лицо, и он чуть не закричал.

– Патима! – послышался из передней низкий голос. – Что ты тем делаешь? Сколько я могу тебе твердить, дура! Не давай ей воды! Пусть подыхает!..

– Да не давала я, – солгала женщина. – Просто подушку поправила.

Вошел здоровенный, усатый мужчина с круглым, отороченным сурчиным мехом, тебетеем на голове, с наброшенным на плечи огромным овчинным полушубком. «С таким пришлось бы повозиться, это тебе не старуха», – подумал вор. Здоровяк прошел совсем рядом с вором. На воре повеяло запахом табака.

– Aпа, апа! Ты слышишь меня? – сипло пробасил мужчина, подойдя к кровати. – Оглохла, что, ли? Апа! Эй, старуха!..

Старуха, успевшая до его приходе утолить жажду, что-то бормотала себе, под нос, словно не слыша мужчину…

– Фу-у! – скривился мужчина. – В постель наложила, что ли? Вонь-то какая!..

– Животом, наверное, мается, – сказала женщина. – Да ладно, утром я уберу…

– Эй, старая! Ты слышишь меня? – Он наклонился к старухе и теперь почти кричал ей в самое ухо. – Мало того, что ты мочишься под себя, так ты теперь и обделалась?.. Вонючка старая! Помирала бы, что ли, поскорее! Извела вконец! То мочу стирай, то дерьмо из-под нее убирай! Шесть месяцев, целых полгода издевается над нами!.. По-человечески умереть не может!..

А старуха все бубнила о своем.

Мужчина вышел из комнаты. Женщина вернулась к кровати, подоткнула под старуху одеяло, наклонилась, поправила постель. И снова вор увидел ее белые груди, похожие не две кисти спелого винограда. И снова жаркая волна обдала его.

– Патима, ну, скоро ты там? Пойдем, завтра уберешь под ней, – послышался из передней бас мужчины.

– Иду, – сказала женщина, выходя из комнаты. Через несколько мгновений погас свет в передней, громко хлопнула входная дверь. И снова в доме воцарилась непроглядная темень…

Вор уже собрался было в этот момент уходить, но жалость к умирающей старухе остановила его. Он набрал в кружку воды, вернулся к старухе. Губы ее уже не шевелились.

– Попейте, – сказал он, поднося к ее рту кружку. – Попейте воды…

Старуха не ответила. Вор приложил тыльную сторону ладони к ее открытому рту. Дыхание едва ощущалось. Потом ее веки все-таки вздрогнули, и она еле слышно прошептала!

– Сегодня пятница… Возьми меня, сегодня, господи… Пятый день недели…

Вдруг она, казавшаяся все это время неподвижной, резко дернулась и повалилась на бок, словно хотела сменить позу. Костлявая ее рука задела руку вора и цепко, словно клещами, схватила ее. Вор чуть не закричал от неожиданности. Ему показалось, что холод от ледяной руки – старухи переходит в его тело. Дрожь прошла по телу.

– Ты пришел, боже? – тихо вымолвила старуха. – Я ждала тебя сегодня. Сегодня пятница… Забирай душу…

Ее рука сжалась в судороге.

От боли вор заорал во весь голос.

Но тут же рука старухи, словно тисками сжимавшая его руку, разжалась и ее голова откинулась в сторону, Но перед тем, как испустить дух, она еще успела сказать несколько слов:

– Омойте мое тело!.. Хочу чистой предстать перед богом…

© Султан Раев, 2020