Главная / Художественная проза, Малая проза (рассказы, новеллы, очерки, эссе) / — в том числе по жанрам, Драматические / — в том числе по жанрам, Фантастика, фэнтэзи; психоделика
Произведение публикуется с разрешения автора
Не допускается тиражирование, воспроизведение текста или его фрагментов с целью коммерческого использования
Дата размещения на сайте: 18 февраля 2013 года
Оборотень
Рассказ впервые опубликован в журнале «Литературный Кыргызстан» №3 за 2011 год.
Меня разбудил крик Егорыча.
– Толя, выглянь в окно. Вот забава-то!
Я встал со своей колченогой кровати, поддерживаемой с одной стороны кирпичами. В темноте нащупал под подушкой спички, зажег свечу.
– Толя, пропустишь же, – возбужденно крикнул через стену Егорыч. На улице кто-то вопил и вообще было довольно шумно, что было нередкостью для нашего двора. «Опять какая-нибудь пьяная драка», – с неудовольствием подумалось мне. Я добрался до окна, снял мешковину, которой завешивал раму. Часть оконного стекла была разбита и оттуда тянуло холодом.
– Давай, давай прижучивай ее, – доносился гогот со всех сторон.
Внизу, во дворе нашего четырехэтажного дома, у кучи, куда все сбрасывали золу, метались какие-то силуэты. Дождь прошел, из-за наплывов туч тускло просвечивала луна. В неясных сумерках мне показалось, что кто-то дерется и катается по земле. Но драки так особо не возбуждали здешних жильцов. Этим никого тут не удивишь. А сейчас почти весь дом – все кто были трезвы или держались на ногах, прильнув к окнам, глазели и напряженно следили за телами, извивавшимися в ночи.
– Сейчас он ее завалит, – слышался комментарий сверху.
– Отобьется. Он вон вишь, косой. А если бы не под этим делом, сразу бы ее оседлал, – сомневался кто-то снизу.
– Морду ей придави, морду, она и рыпаться перестанет, – советовал еще один испитый голос.
Только теперь до меня дошло, что происходило на самом деле. Распростертая на земле женщина отчаянно отбивалась от пытавшегося изнасиловать ее мужика.
Я вернулся в комнату и сел на табурет. Было мерзко. Но выкрики, комментировавшие происходившее, достигали моих ушей и здесь. Как я их всех ненавидел! Сердце колотилось. Для жильцов дома это было развлечением от тоски, унылости нищего быта, а еще тупой радостью униженных существ от того, что кому-то еще хуже и больнее, чем им самим. Почему же человек не испытывает сочувствия к себе подобному, а желает другому еще большей боли и порой видит в этом смысл своего самоутверждения? – этого я никак не мог понять, постигнуть.
Среди книг, заполнявших мою квартирку, я нашел старый том по кулинарии. В общем-то, при моей нищей жизни он был совершенно мне не нужен. Я прикинул на руке его вес. Фолиант был достаточно тяжел. Оставалось только перевязать бечевкой, чтобы книга не раскрылась в полете.
Я осторожно вышел на лестничную клетку, добрался до разбитого окна, смотрящего во двор. Схватка внизу все еще продолжалась. Мужик, оседлав девушку, душил свою жертву. Было достаточно темно, и я надеялся, что меня не смогут заметить соседи. Я замахнулся, ужасно мешал горб, и метнул в темноту собрание кулинарных рецептов. Пролетев, пособие для гурманов хорошенько долбануло по голове насильника. Он опрокинулся, потом попробовал встать, его зашатало, и он снова рухнул на землю. Видимо, опьянение тоже дало о себе знать и вкупе с ударом вырубило мерзавца. Стараясь не топать по ступеням, я, боясь быть замеченным, метнулся в свою квартирку.
– Какая сука это сделала? – вопил Нинон – гермафродит, живущий сверху надо мной. Кто-то еще матернулся.
– Кто это, б…и, сделал? – Нинон ревел как иерихонская труба. – Суки, ноги повыдергиваю, землю жрать заставлю, если узнаю, кто это сделал.
Он еще поорал потом замолк, опрокинул что-то тяжелое у себя в квартире, через какое то время хлопнул дверью и он ушел к своему дружку на другой этаж. Дом потихоньку затихал.
Когда, наконец, все замерло, я натянул на плечи и горб свое безразмерное черное пальто и потихоньку вышел во двор. В подъезде я остановился, прислушиваясь к звукам в квартирах. Было часов одиннадцать ночи, и большинство жильцов вновь улеглось спать. Пожалуй, сейчас меня вряд ли кто мог бы заметить.
Я добрался до мусорной кучи. Рядом в примятой мокрой траве рыдала женщина. В стороне, растянувшись во весь рост, храпел. Я прикоснулся к плечу незнакомки. Она вздрогнула, обернулась, придавлено вскрикнула.
– Молчите! – зашептал я. – Молчите, иначе они нас увидят. Не надо пугаться меня. Я не сделаю вам ничего плохого. Пойдемте наверх в дом. Нельзя тут оставаться одной.
Я подал ей руку, помог подняться и торопливо потянул к подъезду. По дороге среди травы я нашел том по кулинарии и быстро засунул его под пальто. Утром книгу могут найти и тогда все догадаются, что ночное развлечение всем испортил я.
Когда мы оказались в квартире, я зажег свечу.
– Не бойтесь, я вам не сделаю ничего плохого. Вам нельзя было оставаться на улице одной, – объяснился я. – Переждете тут до утра, а потом уйдете домой.
– А я тебя знаю, – ее заплаканное лицо тронула доверчивая улыбка. – Ты горбун. Собираешь книги.
При освещении и я смог разглядеть девушку лучше. Я ее тоже знал. Она жила в районе жилой застройки недалеко от дома, в котором жил я. Ей было лет восемнадцать–двадцать. Не раз я наблюдал ее из окон своей квартиры. Она мне нравилась, но лично знаком я с ней не был. Сейчас ее лицо было испачкано грязью. Я дотронулся до ее щеки, стирая золу и землю, она отдернула голову.
– Не надо прикасаться ко мне, а то твое уродство перейдет на меня, – девушка поспешно провела ладонью по лицу, словно стараясь избавиться от следа моих пальцев.
– Слушай, а у тебя есть зеркало? – вдруг встрепенулась гостья. Я подал ей то, что она просила. Девушка села за стол перед свечой и внимательно осмотрела свое отражение.
– Козел, – беззлобно обругала она своего неудавшегося насильника, поворачивая голову перед зеркалом. – Хорошо, что лицо не разбил, а то бы ходила с фингалом.
– Кто он? – спросил я.
– Да так, прицепился, придурок.
Потом она оглядела комнату в прыгающем свете свечи.
– Много у тебя книжек, – заметила она. Взяла одну, быстро пролистала страницы. Отложила в стопку. – Я с картинками книги люблю. Зачем тебе столько?
– Они со мной разговаривают.
– Кто?! Книжки? – усмехнулась гостья.
– Да. Я общаюсь с их авторами, читаю их мысли, порой спорю с ними, – знаю, что с девушками в час ночи не ведут подобных бесед. Но от одиночества и от того, что хотелось отвлечься от грустных мыслей, я вдруг ударился в размышления. – С каким бы пренебрежением мы не относились к книгам, они переживут нас. Мы умрем, а они останутся. Пускай мир рушится, пускай их сжигают, выбрасывают, вытесняет интернет. Но кто-нибудь такой же, как и я, обязательно будет собирать их, пускай даже втайне от всех. Сохранит и передаст тем другим, которые придут на эту Землю после нас. И авторы, и их мысли будут жить и дальше, пережив это ужасное время.
– Глупо тратить свою жизнь на то, чтобы узнавать о чужих мечтах, – сказала моя гостья. – Когда можно массу своих напридумывать.
– О чем же мечтаешь ты?
– Гнать на дорогом авто, обязательно с открытым верхом, так, чтобы ветер развевал волосы. А еще хочу иметь норковую шубку, отдыхать где-нибудь на Гоа, – сразу ответила она. – И главное сбежать подальше из этого поселка. Вот видишь, чтобы придумать себе счастье, я обошлась без книжек.
– Да, – я засмеялся. – Книги интересны только для разочарованных, усталых или мечтательных людей.
– Ты можешь остаться здесь до утра, я тебе не сделаю ничего плохого, – снова сказал я. – Не следует ходить ночью. За последние недели в поселке нашли пять изуродованных трупов. Ты разве не знаешь об этом?
– Знаю. Только я из города поздно возвращалась, – ответила она. – Я там учусь, в техникуме. Думала успеть дотемна. А тут у остановки Таньку, подружку, встретила, проболтали. Уже темнеть начало, когда я побежала домой, а потом этот придурок прицепился.
Она выругалась матерным словом. Контраст, который создавало ее красивое лицо и эта убогая грубость, резанул мое сознание.
– А, может, этот тип, что ко мне пристал, и есть маньяк? – предположила она. – Хотя вряд ли. Так, обычный алкаш. Импотент хренов.
Она помолчала и снова добавила.
– А ты молодец, что швырнул в него тяжелым. Я сейчас поняла, что это твоих рук дело. А зачем я тебе нужна? Не ты ли это чудовище, что загрызает людей по ночам?
Было непонятно: шутит гостья или говорит всерьез. Я пожал плечами на этот глупый вопрос.
– Хотя вряд ли, – заметила девушка, оглядывая меня. – Ты хилый, а тот людям хребты только так ломает. Говорят – это старик Коржедуб встает из могилы и мстит людям за то, что они предали его.
Я усмехнулся. Это были явно не ее мысли.
– Кто это тебе сказал? – спросил я.
– Мать моя говорит, тетки возле колонки. А еще мужики видали ночью, когда выкапывали металл из могильника, как на болоте, по тому берегу, бродила скрюченная фигура мертвеца. Об этом здесь все знают.
Таких историй по поселку, напуганному изуверскими убийствами, ходило теперь немало.
В дверь постучали. Я вздрогнул: «Неужели кто-то увидел, что я привел девушку?» Я поспешил в прихожую.
– Кто там? – спросил я, приникая к хлипкой двери.
– Анатолий, открой. Это я, – зашептал с той стороны Егорыч.
Я впустил соседа внутрь.
– У тебя гостья? – его глаза возбужденно сверкнули в полумраке тесной прихожей.
– Ты видел?
– Ты забываешь о моем профессионализме. Я знаю все, – пафосно пошутил он. Егорыч был в прошлом редактором местной малотиражной поселковой газеты. Сейчас этот лысоватый пожилой человек в замусоленной безрукавке, джинсах с оттянутыми коленями и очках в черной тяжелой оправе выглядел смешно, и потому при его словах о былом профессионализме мне захотелось внутренне улыбнуться.
– Какая очаровательная орхидея таится в твоей скромной келье, Анатолий, – захихикал мой гость, увидев девушку. – Как же вас зовут, богиня?
Как и всякий газетчик Егорыч перебарщивал с комплиментами. Но девочка этого явно не заметила.
– Марина, – кокетливо улыбнулась она.
– Марина! С латинского это имя переводится – «морская». Как считали древние, поверьте и я с ними вполне согласен, Марина притягивает мужчин и имеет на них особое магнетическое влияние. Откуда вы, Марина?
– Я живу тут недалеко. Учусь в городе, в техникуме, – сказала Марина. – Буду технологом по производству женской одежды.
– Это замечательно. Показы, модели, сезоны высокой моды, где можно встретить красавца миллионера, – Егорыч подбирал слова из своего былого литературно-журналистского лексикона. Слова необычные, чуждые для нашего забытого богом и людьми поселка. И я вдруг догадался, что старый фавн пытается закадрить девочку!
– Вот не надо миллионера. У меня есть парень, я его люблю, и он меня любит. Его зовут Борис. Его отец работает в мэрии, у них на семью три машины и загородный коттедж. Только его родители против нашей любви, – грустно вздохнув, поведала Марина.
– А зачем вам Боря. Когда вокруг вас может быть столько поклонников.
– Поклонники, – сварливо передразнила Марина. – Один уже чуть не вставил мне. Спасибо, вот ваш сосед спас меня.
– Анатолий – он добряк. Если бы не его горб, он бы, пожалуй, подался в странствующие рыцари. А так целыми днями корпит над своими книгами. У него одно время от них и горб-то стал расти. Скрючится над ними и сидит. А сейчас вроде бы нарост перестал расти. Но я думаю это не заразно, – засмеялся Егорыч. Я ему явно мешал, и он говорил про меня девушке всякие гадости.
– Все это от мусорки. Чего тут гадать, – авторитетно заявила юная гостья. – Как только открыли свалочный полигон, так болезни у людей всякие начались, от иных вон и водка даже не помогает.
– А может быть, отправимся ко мне? – предложил ей Егорыч. – У Анатолия тесно и свеча чадит, а у меня лампа керосиновая и прекрасный каталог средневековых живописцев. Там знаете, какие костюмы есть. Вам для учебы полезно будет….
В дверь забарабанили и сердце мое сжалось.
– Открывай, жаба, – грозно ревел Нинон. – Где ты там?
Я весь съежился.
– Спрячьтесь на кухне, – быстро сказал я Марине. – Егорыч, проводи ее.
Я поспешил открыть. Нинон ввалился в прихожую и нагло протопал в комнату. Как я ненавидел это жуткое, грубое создание! Он был гермафродит. По людским меркам такой же урод, как и я, но в нем было столько ненависти, злобы, что делало его еще более отталкивающим, чем он выглядел. С широким женоподобным лицом, покрытым непонятного цвета щетиной, большим объемным телом, грудастый, с крупными ляжками, Нинон был вечно неопрятен, и мне всегда казалось, что от него шел странный неприятный запах.
В нашем поселке Нинон появился несколько лет назад – человек с неизвестной судьбой, но явно с темным прошлым. К нему порой наведывались дружки из города. Мрачные типы, отпетые уголовники. Временами они подолгу жили в его квартире, прячась в здешней глуши не то от милиции, не то от своих конкурентов по кровавым делам. Они пьянствовали, скупая самогон по всей округе, порой шутки ради устраивали пальбу из пистолетов или, подпоив мужичка, пускали по полю и палили ему под ноги, глумясь и гогоча, когда объект их веселья подпрыгивал, падал от страха. Еще больший восторг вызывало у них то обстоятельство, когда несчастный обделывался от ужаса. Сомнительные знакомства Нинона внушали всем здешним людям страх и, как ни странно, почтение. И он это хорошо чувствовал: то, что его боялись, перед ним раболепствовали. Он любил унижать, куражиться. Это доставляло ему сладострастие, реабилитировало его уродство.
Наша неприязнь была взаимной.
– Книжка мне нужна, для самокрутки. Сигареты кончились, – он по-хозяйски осмотрелся в комнате. – Бумага чтобы тонкая была. Чего стоишь? Ищи, давай!
Его приход был неудивителен. Соседи порой заглядывали ко мне за книгами для того, чтобы почитать (а это бывало крайне редко), или, (чаще всего) за бумагой, чтобы растапливать печи. Газеты обходились дорого, а у меня были лишние печатные экземпляры. Не желая портить отношения с соседями, среди которых меня и так считали чудаком, я отдавал лишние книги для сожжения.
Но визиты Нинон очень отличались от всех иных. Вот и на этот раз он как обычно нагло схватил то, что ему попалось под руку. Это был томик стихов Бунина. Он оторвал страницу, потер бумагу в пальцах.
– Толстая, – скомкав, швырнул мне под ноги. Схватил еще что-то, я уже не рассмотрел – пелена бешенства и ярости залила мне мозг – разорвал и снова бросил на пол. Он издевался, провоцировал меня на столкновение. Его брюхатое тело, массивное, заплывшее салом, нависало надо мной. Маленькие глазки выжидательно смотрели в мою сторону, когда он сталкивал стопки книг, наступал грязными подошвами кирзовых сапогами на белые листы.
Я не сводил с него глаз, полных ненависти, но так ничего и не мог сказать. Я был парализован своей яростью и своим бессилием. Герой литературных произведений, наверное, кинулся и сцепился бы с этой горой мяса и жира, был бы повержен, но снова и снова поднимался в бой, отстаивая себя. Как часто мы мечтаем быть сильными и смелыми! Но в жизни все по-другому. Приходится лебезить перед негодяями, надевать маску лицемерия, скукоживаясь внутри себя. Нет ничего отвратительнее, чем ломать себя. Мог ли я противостоять ему? Исход этой схватки был ясен. Поэтому я повернулся на негнущихся ногах и с дрожью в пальцах рук, проклиная свою слабость и малодушие, стал искать то, что было ему необходимо. Я нашел книгу Эдгара По, – издание, отпечатанное на тонкой папирусной бумаге. Таких у меня было несколько штук.
– Возьми вот эту, – спокойным голосом сказал я.
Нинон недоверчиво взял книгу, подозрительно осмотрел, сунул в карман ватника. Потом неожиданно схватил меня за горло:
– Хочешь, сверну тебе шею? – зашипел он в мое лицо. – Жаба, ты. Запах от тебя дурной идет. Жабий запах – я это сквозь стены чую.
Его маленькие глазки впились в меня, бабье широкое лицо с пористой кожей, поросшей зеленовато-бурой щетиной, приблизилось ко мне. Пальцы больно сдавили горло, но я упорно и неотступно смотрел ему в зрачки, желая показать, что не отступлю и не опущу взгляда.
В этот момент из кухни вышел Егорыч.
– Ну что ты, Нинон! Анатолий неплохой парень, – залебезил он перед соседом. – Ну чего ты разошелся? У меня в квартире есть пол-литра, хочешь разопьем?
– Пол-литра самогона? – при слове самогон крупные влажные, как два жирных моллюска, губы сложились и причмокнули. – Тащи к Николаше в семнадцатую, там поговорим за жизнь.
Нинон оттолкнул меня от себя и, громыхая сапогами, ушел из квартиры. Вслед за ним, кивнув мне заговорщицки, вышел Егорыч.
Я закрыл за ними дверь и привалился спиной к косяку. «Как отвратительно быть ничтожным существом. Если этот Нинон так мерзок, то как же жалок я сам, вынужденный бояться его!?»
– Я его тоже терпеть не могу, – услышал я у себя за спиной. Обернулся. Марина стояла в проеме комнаты.
– Жуткий тип, – сказала она снова и с почти детской уверенностью заметила: – Я думаю, что старик Коржедуб когда-нибудь сожрет его.
– Давай-ка лучше спать, – устало предложил я. – Ты как гостья ложись на кровати, а я постелю себе у окна.
Уснула она быстро. Луна разливала по комнате теплый свет, и я мог наблюдать за спящей девушкой. Ее лицо казалось мне прекрасным. Каким упоением было наблюдать за ним, а каким упоением была возможность прикасаться губами к ее волосам, принести рано утром букет цветов, пахнущий росою и свежестью и увидеть, как улыбка освещает светом ее лицо. В общем, достаточно все тривиально.
Я был одино